– Мне все равно куда бежать, – пояснил малыш. – Я могу убежать откуда угодно и куда угодно.

– Новый Гудини, – сказал Антон.

– Между прочим, что-то в этом роде, – очень просто, без всякой амбиции сказал малыш. – Мое имя Бенджамен Иванов, или Бен-Иван, как зовут меня друзья. Я эзотерический человек. С каждым годом обнаруживаю в себе все новые и новые признаки свободы. Вы можете спросить, Тони, у вашего отца. Прошлым летом мы пересекли с ним вместе советско-финскую границу. Мне удалось тогда «вырубить» целую заставу, на солидном расстоянии спутать показания локатора.

– Так это были вы? – поразился Антон.

– К вашим услугам, – поклонился Бен-Иван, встал, подошел к перилам веранды клуба «Набоков» и вдруг исчез в подступающих вплотную к веранде ветвях платана.

Антон тряхнул головой. Бен-Иван уже снова сидел за столом и ободряюще ему улыбался.

Заира приблизила к уху Антона мягкие темные губы. Может быть, потанцуем, секси-бой?

– Секси-бой потанцует со мной, – сердито сказала Памела, неизвестно каким образом услышавшая эту даже и не произнесенную фразу. – А вы, детка, – обратилась она вполне, впрочем, миролюбиво к Заире, – были бы очень любезны, если бы спели еще раз «Сентиментальное путешествие».

Заира была покладистой бабой и тут же опять отправилась к эстраде. По дороге она подцепила вновь прибывшего эзотерического человека. Тот оказался к тому же с тромбоном и очень профессионально солировал поочередно с Заирой и улыбался ей вполне по-свойски и даже иногда притрагивался своим твердым передком к ее пружинистому задку. Все танцевали на веранде, и все улыбались друг другу. Антон прижимал к себе огромный живот жены, и ему казалось, что сердцебиение плода совпадает с его собственным пульсом. Он видел вокруг лица друзей, несостоявшуюся новую нацию Острова Крым, такие красивые яки – хей, челло, где вы еще найдете такую красивую молодежь? Все танцевали под мелодию четвертьвековой давности, и все улыбались. Сладкое облачко марихуаны витало над верандой. В небе растворялось закатное золото и висел для красоты рой безобидной майской мошкары. За хрустальным стеклом виден был внутренний зал ресторана «Набоков», еще недавно там чуть ли не каждый вечер проходили приемы в честь очередного заезжего эмигранта. Теперь элегантная публика передвигалась с бокальчиками мартини вполне бессмысленно. Кое-где были видны хохочущие рты, кое-где насупленные брови пророков, кривые рты пьянчуг, подержанные дамочки проносили высоко поднятые и на всякий случай чуть-чуть оскорбленные подбородки, а с дубовых панелей взирали на толпу портреты Тургенева, Мережковского, Бунина, Ахматовой, Бродского, Вознесенского, Ахмадулиной и множества других. «Писатели – верные помощники партии», – вспомнил Антон поразивший его лозунг в московском клубе ЦДЛ. Сейчас все казалось призрачным, все подернуто дымкой. Слабый привычный наркотик на этот раз будто бы отодвинул куда-то вглубь весь клуб «Набоков» и веранду с танцующей молодежью и придал всему какой-то смутный несмысл. Впрочем, ощущение это было мимолетным, оно пропало так же, как и появилось, – внезапно, и в это время поворот танца открыл перед ним прореху в шеренге платанов и в прорехе той – огромное золотое небо крымской ночи, панораму Симфи с ее кубами, шпилями, шарами, квадратами и уступами, россыпь огней на фоне золотого неба и торчащий прямо посредине карандаш «Курьера». Верхний его конец сверкал ярким светом, будто маяк. Там был в этот момент его отец. Он поддерживал там уже бессмысленный огонь; маяк в ослепительной золотой ночи, где все было видно и ясно далеко вперед.

Вторжение началось именно в эту ночь, но по традиции все-таки в темноте: одна заря еще не успела сменить другую, и в этих коротких сумерках налетел на Симфи свист бесчисленных турбин.

Председатель совета СОСа, издатель и редактор «Русского Курьера» Андрей Лучников, услышав этот свист, понял: свершилось.

Он выключил весь свет в башне, и одноклассники увидели с большой высоты своего небоскреба бесчисленные огни над Симфи. Это кружили в ожидании очереди на посадку гигантские десантные «Антеи».

Ти-Ви-Миг, как всегда, оказался на месте. На экране «ящика» уже можно было видеть пасть десантной рыбины, откуда один за другим выезжали набитые «голубыми беретами» джипы. Передача, правда, почему-то внезапно прервалась, когда несколько «голубых беретов» побежали прямо на камеру, на ходу поднимая приклады.

– Ну вот видите, – спокойно сказал Беклемишев. – Они снова обманули. Они не могут не врать.

– Кто они? – закричал Лучников. – Я не с солдафонами разговаривал! Я с Госпланом разговаривал! С Комэконом и с Госпланом. Они вполне могли и не знать, что готовится.

Третьего дня в башне «Курьера», а затем и в правительственном квартале начались радостные события. Москва прервала трехмесячное зловещее молчание, на связь с Лучниковым стали выходить видные деятели Госплана, а затем и Совета Экономической Взаимопомощи. Есть, дескать, мнение, что пришла пора начать координацию экономики. Лучников, ликуя, переадресовывал московских товарищей к соответствующим симферопольским правительственным, коммерческим, финансовым органам. Из всего этого следовало, как решили одноклассники, что в Москве торжествуют «прагматики», что там решено объединение провести поэтапно, тактично и, уж во всяком случае, без вторжения, ведь в самом деле, что же за нелепость – вторжение в страну, добровольно присоединившуюся. Не Прибалтика ведь.

Итак, все стало поворачиваться, казалось бы, в благоприятную сторону, за исключением, впрочем, череды золотых закатов над всей территорией Острова, этого золотого и слегка зеленоватого свечения, которое вселяло почему-то все большую тревогу и заставляло одноклассников торчать по ночам в башне «Курьера» и мешало почему-то им разлучаться.

Замигал индикатор видеофона. На экране появился полковник Чернок. На голове у него был шлемофон. Он говорил очень тихо, но вполне внятно:

– Со всех сторон к берегам подходят десантные суда, на пляжи высаживаются танковые колонны, в бухты – морская пехота, применяются судна на воздушной подушке. Аэропорт Симфи наводнен «Антеями». Радарные системы оповещают о приближающемся соединении истребительной авиации. Предполагаю, что речь идет о блокаде наших баз.

– Саша, для чего им блокировать наши базы? – вскричал Мешков. – Разве они не понимают, что это их базы?

Лучников положил руку на плечо дрожащему Мешкову, сказал Черноку:

– Попробуй напрямую запросить Генштаб о причинах вторжения.

– Это не вторжение, – улыбнулся Чернок.

– Что же?! – вскричал потерявший весь свой юмор Сабашников.

– Включи московский канал ТВ, – сказал Чернок.

Фофанов повернул ручку телевизора на московский канал.

Там в этот глухой час вместо цветной сетки сидел скуластый диктор Арбенин в диком пиджаке и умиротворяющим монотонным голосом читал какое-то сообщение ТАСС. Судя по тону, сообщение было средней важности, более серьезное, чем сводка ЦСУ, но, конечно, не столь существенное, как речь товарища Капитонова на собрании по поводу вручения ордена Октябрьской Революции городу Кинешме.

– Как известно (хотя, казалось бы, откуда известно, если ничего по этому поводу населению не сообщалось)… широкие слои населения исконной российской территории