Было не утро, как думал Развияр, а полдень под низким, затянутым тучами небом. Когда они с Луксом – зверуин и всадник – поднялись в горы, тучи расступились, и вышло солнце.

Развияр выписывал клинками стальные буквы, повисавшие, казалось, в воздухе. Все их пробы парного боя, все уроки Лукса сложились, наконец, в единое целое, будто части механизма, и недостающим звеном были новые клинки. Всадник верхом на четвероногом брате неуязвим: так, во всяком случае, показалось Развияру. Вечное движение без единой паузы – проще прицелиться в порхающую бабочку. Стена вертящихся клинков – четыре руки, действующих согласованно, четыре могучих когтистых лапы. Развияр вспомнил, как боялись в замке зверуинов, и только огневухи могли с ними сладить – нечестный прием. Жуткая безмозглая тварь против непобедимых в открытом бою воинов.

И тут же он вспомнил, как имперские стражники расстреливали с воздуха вождей из клана Равноденствия. Одна стрела – одна смерть, и только старику-зверуину досталось две стрелы.

Он оглянулся на замок. Поднимались дымы, работала кузница, топилась печь с двумя последними яйцами огневухи; эта тварь еще молодая, сказал сотник Бран. Несется мало и редко. Надо ждать, когда заматереет…

Лукс скакал вниз по склону, перелетая с камня на камень. Развияр слился с седлом, ухватившись за кожаный ремень-портупею. Ему казалось, что это его лапы отталкиваются от земли, в его теле перекатываются упругие, текучие, как вода, мышцы Лукса, и его же глазами смотрит на мир зверуин. Всадник и его брат – единое существо; Развияр сполна ощутил это и, празднуя, закричал во всю силу легких.

Ветер переменился.

* * *

– Медный король, Медный король…

Клинки лежали на краю бассейна. Огонек свечи отражался в воде, играл на стали, преломлялся в драгоценных камнях. Развияр был один в комнате; дверь на балкон покосилась и висела на одной петле. Снаружи тянуло холодным ветром.

– Возьми, что мне дорого. Подай, что мне нужно.

В его жизни не так много было оружия, особенно такого, к которому стоило привязываться. Свой темный меч гекса он ценил, но никогда не любил. А эти, почти живые, со своим норовом, будто переняли характер Лукса, который нашел их и выбрал для своего всадника…

Он невольно потянулся, желая схватить меч за теплую рукоятку, поймать и удержать. Рука наткнулась на камень.

Он мигнул. Глаза слезились от ветра и усталости. На краю бассейна ничего не было; Развияр провел по гладкому камню кончиками пальцев, будто не понимая, что произошло, не умея привыкнуть к этому, снова растерявшись…

А потом его захлестнуло светлой и теплой волной. Тяжесть последних дней обернулась белым пухом. Летящие хлопья застыли, сливаясь с бликами на воде; лопнули невидимые обручи, стягивавшие голову и грудь.

Он встал на колени. Лег щекой на холодный камень.

Засмеялся.

* * *

Он расхаживал из угла в угол, и Яска внимательно следила за ним глазами. Будто не могла понять: чему он так часто улыбается?!

– …Карта – всего лишь земля, – отрывисто говорил Лукс. – На ней засады не обозначены! Расстреляют из укрытия прежде, чем ты откроешь рот!

Лукс нервничал. Его полосатая шерсть стояла дыбом, он то и дело оглаживал ладонями бока и говорил без умолку, лил слова, как воду. Развияр слушал его – и не слушал.

– Никто не станет с тобой разговаривать. Нет такой силы, чтобы их заставить. Ты знаешь нагоров… нет, ты не знаешь нагоров! У нас… то есть у них, – совсем другая цена жизни. Если что-то предписано традицией – будет исполнено любой ценой, расплатятся кровью свои, чужие… Рабы, всадники, женщины, дети… Как вода, которая всегда течет вниз. Шпоры в бока… Я иногда понимаю Утро-Без-Промаха. Так ненавидеть можно только нагоров, и только тому, кто среди них вырос!

– Что же тогда делать? – спросил Развияр, дождавшись, пока Лукс на миг замолчит. Он не ждал ответа: внутри него происходила невидимая работа. Приходили мысли, на первый взгляд безумные. Ткались ниточки понимания, тонкие весы взвешивали «за» и «против». Слова Лукса и Яски ложились на эти весы – песчинками, пылинками или весомыми гирями.

– Надо идти, – сказала Яска. – Только взять с собой огневуху. Тогда им придется выслушать тебя.

Лукс выпустил когти на передних лапах:

– Огневуха покоряется три дня и три ночи. Нагорье – не тарелка… Если они не захотят с тобой встречаться – ты их не встретишь, будешь бродить и месяц, и год по пустой земле. Ничего не узнаешь. А личинка пропадет. У нас их всего две…

Яска сидела, кутаясь в плащ, и казалась очень бледной:

– Я смогу находить их по запаху. Я смогу понимать, врут они или не врут. Я запущу ветер, или смерч, чтобы они убедились. Магов боятся, Лукс.

– Хорошо! Замечательно! А если ты нарвешься на имперского мага?

– Я почую…

– Какая ты могучая! Может, вообще пойдешь одна? Голая и с кольцом на пальце?!

– Дурак, – сказала Яска. – Ты просто трусишь. Ты не хочешь туда идти, поэтому выдумываешь отговорки.

– Да, трушу! – шкура Лукса дернулась, будто от укуса жгучего насекомого. – Потому что я знаю нагоров и Нагорье, а вы – нет. Может быть…

Он запнулся. Вдруг покраснел. От прилива крови его смуглое лицо сделалось темно-бронзовым. Ярче выступили белые, выгоревшие волоски над верхней губой и на подбородке. Развияр мог только гадать, какие слова были готовы сорваться с Луксового языка; вспомнились колючие кусты, тучи бабочек-кровников, обреченное лицо умирающего зверуина. «Если умирает всадник в бою, или на охоте, вслед за ним должен умереть его брат. Если умирает жена, то всадник может взять за себя другую жену. Если женщина не может родить четырех, ее приносят в жертву озеру Плодородия»…

– Как такой народ мог признать власть Императора? – вслух спросил Развияр.

– Он и не принял, – напомнила Яска.

– Ради мести, – пробормотал Лукс. – Они ненавидят каждый камень в этом замке и каждую каплю воды в его родниках. Ты хочешь к ним идти? Иди! Хорошо, если тебя дотащат до озера Плодородия, чтобы как следует провести очищающий ритуал. А могут просто спалить возле дерева – в память о тех… которые встретились с огневухами.

– Ты их ненавидишь или больше все-таки жалеешь? – спросила Яска. – Свой народ?

Лукс встал. Отряхнулся:

– Я не хочу больше говорить о нагорах и не буду говорить. Развияр, решай, ты всадник. Я только прошу тебя, как брата: поверь тому, что я сказал.

И Лукс вышел. Развияр и Яска остались одни в комнате властелина, где полнился бассейн и горели свечи вдоль стен. Развияр смотрел на воду. Его губы шевелились.

«Нагоры верят, что озеро Плодородия вмещает души всех, нерожденных и уже умерших, и потому любой магический обряд связан всегда с этим озером».