Старые друзья будут встречаться, садиться в чайхане и вспоминать разговоры десятилетней давности слово в слово. Они смогут воспроизводить эти сцены в своей голове, поскольку ДНК ничего не забудет. Это как путешествие во времени — общая иллюзия прошлого. Или же они смогут отправиться совсем в другой мир, мир, спроектированный дизайнером, мир социальных сетей, который покажется им таким же реальным, как наш мир. Люди будут свободно перемещаться между мирами. Некоторыми можно будет делиться, другие будут вашими личными, где вы сможете делать все, что заблагорассудится.

У нас появятся дополнительные органы чувств. Нам не понадобится способ закачки и выкачки информации, лишь специальные провода. Мне нравится идея небольшого отростка, может быть, на затылке. Или чего-то типа антенны. Но я думаю, мы будем их стесняться, это будет интимной частью тела, которую стыдно показывать на публике или незнакомым. Это как ворота в нашу душу, а такое не всякому покажешь. Придется прикрывать, и вот тут-то и вернутся тюрбаны. Дождаться не могу.

Но вскоре после этого мы вообще перестанем прикрывать наготу. Мы пойдем совершенно противоположным путем. Начнем ходить обнаженными! Почему? Потому что мы научимся фотосинтезу. У нас уже есть панели фотосинтеза для обеспечения домов электричеством, останется только соединить их с нанопреобразователем, и тогда мы будем как растения: разденемся и будем впитывать солнце. Такие места, как это, станут для нас темными и страшными. Крыши? Темнота? Извращения! А вот после фотосинтеза можно лишь гадать, что будет дальше. Все диаграммы идут вверх!

— Интересно, а что, если я помогаю тебе построить будущее, в котором не хочу жить? — говорит Лейла. — Я выросла под крышами. Демре — город крыш. Кругом теплицы и парники, на километры вокруг. Они подходят вплотную к дороге, а дома и мечети втиснуты между ними. Земля слишком ценная, и дома растут вверх, поэтому, когда создается новая семья, то к уже имеющемуся дому пристраивают еще один этаж. Некоторые старые здания в Демре выглядят как мини-небоскребы. Помнится, когда американцы говорили о полете на Марс, о том, чтобы основать там базу и выращивать еду, то все это чертовски напоминало Демре. Мы знаем, как сохранять воздух внутри теплиц и как пропускать внутрь свет. Может, если бы они спросили нас, то у них все получилось бы. Мы закачиваем воздух из отелей вдоль пляжа, в итоге томаты вырастают до крыши. Целые джунгли перцев чили и баклажанов. У некоторых людей непереносимость С02, и они не могут туда заходить, а еще был один ребенок с аллергией на томаты, так он не мог находиться рядом, иначе его лицо распухало. Я до сих пор чувствую запах томатов и подкормки. Мы производили подкормку из сточных вод отеля. Прогоняли их через реактор для ферментации, чтобы получался метан, дававший энергию, и экологически чистая подкормка. Мой папа не выращивал томаты, он был инженером по обслуживанию систем капельного орошения. В парниках только и слышишь, что кап-кап-кап, да еще шипение мелкокапельного опрыскивателя, который помогает растениям завязывать плоды. Почему я рассказываю тебе о Демре? Потому что люди удивляются, как кто-то может жить без единого клочка открытой земли, когда пластиковые крыши повсюду, но знаешь что? Мне нравилось. В детстве я была там счастлива. Я говорю о том, что можно привыкнуть ко всему, чему угодно. Люди просто адаптируются.

Антикварная лавка Топалоглу — это клетушка, заваленная декоративными элементами со стен старых мечетей, светильниками, греческими курильницами, текстами на иврите, помещенными в рамочку, фальшивыми иконами или иллюстрациями к «Беседе птиц». А еще миниатюрными Коранами — их целая витрина, они ряд за рядом поблескивают на свету. Сам Топалоглу — шарообразный человечек средних лет с выступающими зубами и проплешинами. Он одет в кардиган, несмотря на жару Гранд-базара. В лавке пахнет полировкой для металла.

— Вам нравятся миниатюрные Кораны?

— Мы ищем один, определенный, — говорит Лейла. — Это семейная реликвия.

— В Стамбуле во многих местах продаются миниатюрные Кораны, — замечает Топалоглу.

Лейла раскрывает карты:

— Тургут из «Хазине», возможно, продал его вам.

Топалоглу с подозрением посматривает на Асо, который изучает латунные лампады.

— Мы не из полиции.

— А выглядите так, словно вы именно оттуда.

Это все костюмы.

— Я маркетолог, а он — ученый. Мы и правда ищем потерянную семейную реликвию, миниатюрный Коран. Вы вспомните, если вы его видели, поскольку он разрезан пополам.

— Вторая половинка вот. — Асо кладет половинку Джейлан-Бесарани на ладонь Топалоглу, тот поправляет очки и смотрит.

— О да. Я узнаю его. Я и правда купил такой в «Хафизе». Они специально оставляют для меня всякие предметы религиозного искусства.

— Он у вас?

— Нет, я его продал.

Блики и блеск латуни кружатся вокруг Лейлы, как звезды. Она ощущает в глубине своего желудка комок, ее подташнивает.

— Я продал его в прошлый понедельник. Продал часть купленного, то, что оказалось лишним. Я могу сказать вам, куда. Напишу адрес. Я не очень-то люблю передачу данных через рукопожатия. — Он берет шариковую ручку и пишет на обороте визитной карточки. — Вот.

Лейла читает снова и снова, чтобы убедиться, что все правильно поняла. Ошибки нет. Круг путешествия замкнулся, словно поворот в танце дервиша. Аллах милостив, воистину милостив.

Одинокая галка с черной головой и яркими глазами важной походкой прохаживается туда-сюда по перилам балкона салона на втором этаже дворца Контанпаша, наблюдая, как участники группы «Кадикей» двигаются в очереди за кофе. Георгиос Ферентину с удовольствием смотрит на птицу. Ему всегда нравились галки. Городские целеустремленные создания.

— Семейство врановых, — говорит Эмрах Бескардес, стоящий в очереди за ним.

— Мне нравится их ум, — говорит Георгиос.

— Вот почему я защищал диссертацию о социальных сетях у грачей. Вы знали, что они скорбят по умершим? А еще у них есть суды. Они распознают нарушителей, собираются в группу — типа жюри присяжных, изолируют нарушителей и наказывают. Вы, наверное, видели, просто не понимали, что происходит, когда группа грачей в воздухе нападает на одного своего собрата. Это наказание. Они целятся в хвост и пеньковые, то есть зачаточные перья. Иногда вы видите грачей и сорок, которые прыгают без хвостов, пытаясь взлететь. Они нарушили закон. Я видел, как дети пытаются помочь таким птицам, которых считают больными и увечными, а остальная стая поднимает крик и даже пытается заклевать их. Они умные, но сволочи.

Георгиос Ферентину наклоняет голову набок, заинтригованный, неосознанно отзеркаливая движение галки на улице.

— Такое впечатление, что вы не особо любите предмет своего изучения.

— Вы не любите ворон, вы ими восхищаетесь. Они используют нашу способность создавать хаос. Забудьте полярных медведей или всяких там тунцов, которых мы должны защищать в этом месяце. Вороны — на переднем плане всего, что мы творим на планете. Чем больший беспорядок мы устраиваем, тем больше им нравится. Новые линии поведения распространяются в новых популяциях ворон, как пожар. Десять лет назад японские вороны научились класть твердые орешки на дорожные перекрестки, чтобы машины раскололи их шинами. И не только это, они стали ждать красного света, чтобы снова подобрать орех. Теперь так делают и вороны в Лондоне. Десять лет, чтобы пересечь Евразию. Существует давление эволюционного отбора, и если оно срабатывает на воронах, то срабатывает и на нас, просто мы пока что этого не видим. Теперь все те же японские вороны демонстрируют навыки, на развитие которых просто не было времени. Они умеют считать до десяти. Они ставят отметины грязью на своих насестах. Ряды точек из грязи. А теперь, если вас не испугает… Хотите услышать теорию? Меня она чертовски пугает. Короче говоря, я считаю, что вороны подбирают в воздухе те нано, что мы не использовали, и развивают свои мозги.