Отток рабочей силы из сельского хозяйства объяснялся громадным различием в заработках и в уровне жизни между городом и деревней. Этот дисбаланс служил в Германии движителем трудовой миграции по крайней мере с середины XIX в. Острая нехватка рабочей силы в конце 1930-х гг. лишь ускорила этот процесс. Особенно привлекательной для неквалифицированных сельских рабочих была переживавшая расцвет строительная отрасль. На авральное возведение «Западного вала» вдоль границы с Францией возлагалась вина за полный хаос на западногерманском рынке рабочей силы[783]. Во второй половине 1938 г. сельские кабаки гудели слухами о баснословных деньгах, которые можно заработать на новой грандиозной стройке фюрера.

А Рейхсминистерство труда особо упоминало одного счастливчика, который у себя на ферме подучился работать с бетоном и получил место инспектора на строительстве Западного вала с невероятным окладом в 350 марок в месяц. Как неодобрительно отмечали сотрудники министерства, «Вскоре после этого фермер навестил родную деревню, одетый с иголочки, и стал предметом всеобщего внимания в местной пивной»[784]. Рассказывали, что некоторые квалифицированные строительные рабочие зарабатывали больше, чем старшие армейские офицеры. И это не было случайностью. В мае 1938 г. Гитлер изъял сооружение «Западного вала» из ведения строительного управления армии и поручил его Фрицу Тодту, легендарному строителю автобанов. Миссия Тодта заключалась в том, чтобы любой ценой завершить постройку укреплений до начала военных действий. Указ Геринга о призыве рабочей силы наделял Тодта всеми необходимыми юридическими полномочиями для того, чтобы он мог набрать четверть миллиона рабочих, которые требовались на стройке[785]. Но в духе подхода, наиболее типичного для германской экономики конца 1930-х гг., Тодт предпочел дополнять принуждение денежными стимулами. Подрядчики, привлеченные к строительству «Западного вала», были освобождены от обычных требований, предъявлявшихся к военным поставкам, что позволяло им наращивать и свои прибыли, и фонд заработной платы. К лету 1939 г. Тодт справился с заданием. Самые уязвимые отрезки западной границы Германии были защищены тысячами бункеров и артиллерийских позиций. Однако это было достигнуто за счет сильнейшего инфляционного шока на рынке труда.

Таким образом, сельское хозяйство служит хорошим примером главной проблемы, влиявшей на управление немецкой экономикой летом 1938 г.: дезориентацию при принятии решений, вызванную политизацией всех аспектов экономической жизни. Кому было решать, сколько должны зарабатывать сельскохозяйственные рабочие? По мнению ИЗС, низкие заработки селян отражали в себе сохранявшуюся недооценку сельскохозяйственного труда – печальное идеологическое наследие, доставшееся Третьему рейху от его коррумпированных предшественников. Для того чтобы подтвердить этот тезис, аграрии из ИЗС сопоставили долю национального дохода на душу населения, приходящуюся на трудящихся в промышленности и в сельском хозяйстве, и пришли к выводу о том, что труд на фермах недооценивается не менее чем на 25 %[786]. ИЗС считало, что необходимо «восстановить баланс» между заработками в сельском хозяйстве и промышленности, и предлагало несколько решений этой задачи[787]. Один из вариантов заключался в том, чтобы взимать с горожан за поставляемые им продукты питания по крайней мере на 10 % больше, так как это позволило бы ликвидировать «избыточный» городской спрос и увеличить заработки сельскохозяйственных рабочих. Если этот вариант отвергнут как инфляционный, ИЗС предлагало удлинить на час рабочий день в промышленности, а соответствующую выручку передавать в сельское хозяйство – фактически эта мера была бы эквивалентна обложению городских доходов 10-процентным налогом. Наконец, ИЗС высказывалось за общую дефляцию всех городских цен и заработков с тем, чтобы привести их в соответствие с ценами и заработками в сельском хозяйстве.

Помимо того потрясения, которым бы стали любые из этих мер для городской экономики, достойны внимания предположения, на которых основывались аргументы ИЗС. Оно исходило из предпосылки о равноценности всех видов труда, которая заставляет ожидать равномерного распределения дохода на душу населения по всей экономике. Это предположение противоречит любым «классическим» экономическим теориям. Согласно последним, относительный доход в конечном счете отражает производственный вклад страны, выраженный в ценах, определяемых спросом и предложением. С этой точки зрения бедность немецкой деревни объяснялась очень просто: низкая производительность труда. Согласно традиционным оценкам, производительность более чем 9 млн человек, трудившихся на немецких фермах, составляла примерно половину производительности типичного несельскохозяйственного работника[788]. На самом деле в деревне не хватало не рабочей силы, а капитала и технологий, необходимых для ее эффективного использования. Подобные сопоставления производительности труда, разумеется, зависят от относительных цен на сельскохозяйственную и промышленную продукцию. А ИЗ С требовало поднять цены на продукцию сельского хозяйства, но при этом игнорировало колоссальный разрыв между ценами, по которым немецкие потребители покупали продукты питания, и ценами, преобладавшими на мировых рынках[789]. Однако к концу 1930-х гг. «мировой рынок», насколько дело касалось Германии, становился все более абстрактным понятием. По причине политизации своей торговли Германия уже не покупала товары по «мировым» ценам. Вместо этого сельскохозяйственный импорт становился предметом торга в рамках сложной сети двусторонних сделок, и Германии нередко приходилось платить значительную надбавку за готовность ее торговых партнеров сохранять лояльность Третьему рейху[790].