— Ты обеспечишь нам доступ к нашим кораблям и беспрепятственный выход из лусканской гавани.

— Глупец, он уже мертв — или вот-вот умрет! — возразил Ворон, не слишком отчетливо произнося слова из-за холодной стали во рту.

У Мэймуна едва не подогнулись колени. Его мысли мгновенно унеслись в те времена, когда он впервые встретился с капитаном. Тогда он тайно пробрался на «Морскую фею», спасаясь от преследующего его демона. Дюдермонт позволил ему остаться. Команда «Морской феи» простила ему этот проступок, когда он рассказал о своих злоключениях, хотя моряки понимали, что, оставляя Мэймуна, они сами становятся целью могущественного демона и его подручных.

Капитан Дюдермонт ни мгновения не сомневался, когда спасал Мэймуна, а потом принял его под свое крыло и обучил всему, что сам знал о море.

И Мэймун предал его. Хоть он и не мог предусмотреть столь трагической развязки, молодой пират смотрел правде в глаза. Кенсидан заплатил ему, чтобы Мэймун доставил Арабет к «Причуде Квелча». Мэймун сыграл свою роль в падении Лускана и теперь признавал свою вину в том, что капитан Дюдермонт сейчас беспомощно лежал у ног своего врага.

Он резко обернулся к Кенсидану и сильнее надавил на рукоятку меча.

— Ворон, ты дашь мне слово, что я смогу уйти вместе с капитаном Дюдермонтом и «Морской феей».

Черные птичьи глаза вспыхнули ненавистью.

— Ты сознаешь, с кем говоришь, пират? — спросил он решительным и твердым тоном, насколько это позволяло сделать лезвие меча меж зубов. — Лускан теперь принадлежит мне. Я король пиратов.

— А если ты не дашь мне обещания, ты станешь мертвым королем пиратов! — заверил его Мэймун.

Но он едва успел договорить, как Ворон исчез, а на его месте осталась лишь обычная птица. Она легко упорхнула из-под меча качнувшегося Мэймуна, хлопнула крыльями и опустилась на подоконник в противоположном углу комнаты.

Мэймун разочарованно стиснул рукоять меча и повернулся к Ворону, ожидая, что тот не замедлит ему отомстить.

— Я даю тебе свое слово, — неожиданно заявил Кенсидан.

— Но я ничего не могу предложить тебе взамен, — заметил Мэймун.

Ворон пожал плечами; каким бы несвойственным для птиц ни было это движение, оно совершенно отчетливо передавало его отношение.

— Я кое-что должен Мэймуну, капитану «Тройной удачи», — сказал Кенсидан. — Так что мы просто забудем об этом инциденте, и все.

Мэймун удивленно уставился на птицу.

— И я надеюсь снова увидеть твои паруса в моей гавани, — добавил Кенсидан, уже вылетая из раскрытого окна.

Еще несколько мгновений Мэймун неподвижно смотрел ему вслед, а потом бросился к Дюдермонту и опустился рядом с ним на колени.

* * *

После того как Дзирт увидел падение Реджиса, он атаковал очень осторожно, а защищался почти рассеянно. Темный эльф никак не мог сосредоточиться и отвлечься от мысли о лежащем в канаве друге и не мог найти сил, чтобы в полной мере сопротивляться великолепному воину-дворфу.

Но и Атрогейт, возможно считая его поведение хитрой уловкой, в первые моменты возобновленной схватки не слишком нажимал и не спешил воспользоваться представившимся преимуществом.

И это была его ошибка.

Потому что Дзирт, как с ним бывало и раньше, превозмог свои печаль и боль и трансформировал свои чувства в поток направленной ярости. Его мечи замелькали с прежней молниеносной быстротой, и сила ударов значительно возросла. Как и до падения Реджиса, он стал теснить Атрогейта, вынуждая его вертеться во все стороны.

Но дворф уже не успевал за ним и после каждого выпада, после каждого маневра хоть немного, но отступал.

Случись кому-нибудь увидеть их поединок, любой знаток боевого искусства получил бы истинное наслаждение. Противники стремительно кружили друг вокруг друга, а мечи и шары с шипами непрерывно со свистом рассекали воздух. Атрогейт снова ударил в стену, и шипы металлического шара разнесли доски в мелкие щепки. Потом, когда Дзирт отпрыгивал назад, кистень угодил в мостовую около его ног и поднял целое облако пыли и мелких осколков.

В этот момент Дзирт нанес свой второй удар. Сверкающий едва не коснулся щеки дворфа и срезал прядь его огромной бороды.

— Ты поплатишься за это, эльф! — взревел дворф и ринулся вперед.

В стороне послышался стон Реджиса.

Хафлинг жив.

И он нуждается в помощи.

Дзирт развернулся на месте и помчался по аллее, и дворф не отставал от него ни на шаг. Дроу запрыгнул на стену. При этом он отвел назад плечи и прочно поставил ногу, словно намеревался пробежаться вдоль аллеи. Или, как казалось опытному в боях Атрогейту, сделать сальто назад и броситься на противника сверху.

Дворф мгновенно остановился и развернулся.

— Ба-ха! Я знаю этот прием!

Но дроу не стал подпрыгивать вверх и не очутился перед ним. Он только сделал вид, что опирается на стену, и даже не пытался заскочить наверх.

— Я знаю, что он тебе известен! — ответил Дзирт.

За спиной дворфа, словно в предвкушении победы Дзирта, грозно зарычала пантера.

И победа действительно была близка, Дзирт лишь молился, чтобы его помощь Реджису не оказалась слишком запоздалой. Ледяная Смерть с размаху опустилась на беззащитную голову дворфа, и этот удар должен был расколоть череп Атрогейта на две половины. Но в тот момент, когда клинок коснулся головы дворфа, Дзирт не ощутил никакого удовлетворения, вместо этого он почувствовал, как его покидают жизненные силы.

А дворф как будто и не заметил удара: под мечом не брызнула кровь, и лезвие не отлетело от головы.

Дзирт вспомнил, что уже испытывал это странное ощущение, и в тот раз его удар обошелся без последствий для противника.

И все же он не сразу понял, что происходит, и не смог вовремя определить источник воздействия.

Атрогейт развернулся, и шары стремительно сверкнули. Один из них лишь слегка задел меч Дзирта, но и этого легкого прикосновения оказалось достаточно, чтобы вызвать сильнейший выброс энергии. Дзирта с такой силой бросило о стену, что мечи выпали из рук.

Атрогейт, бешено раскручивая шары, быстро приближался.

Дзирт был беззащитен. Уголком глаза он увидел, как над ним поднимается шар с шипами, облитый взрывчатой жидкостью.

Шар стремительно понесся ему навстречу, и больше Дзирт ничего не успел увидеть.

Эп илог.

Не умирай! Не покидай меня! — кричал Мэймун, приподнимая голову Дюдермонта. — Проклятие! Ты не можешь меня бросить!

Дюдермонт приоткрыл глаза — вернее, один глаз, поскольку второй был залит запекшейся кровью.

— Я проиграл, — сказал он.