– Где уж тут… – согласился страж растерянно, отступив назад и глядя на свою руку с удивлением, словно поражаясь, откуда же она вдруг взялась.

В свою гостиницу Курт все же завернул – что бы ни говорил он фон Вегерхофу, а бессонная ночь и миновавшие полдня были скверным кушаньем. На требование подать к завтраку все равно что и немедленно владелец замялся, очевидно, припоминая, не упустил ли из виду что-либо из церковного правила, и, наконец, осветился нерешительной улыбкой:

– Сей же миг, майстер инквизитор, – присовокупив, уже уходя: – Веселых вам праздников.

– Уже веселюсь вовсю, – согласился Курт хмуро, с усилием подавляя зевок; когда от соседнего стола донесся жизнерадостно-издевательский голос, в висках противно и мелко застучало.

– Что за мрачность, – укорил его уже знакомый торговец, что советовал убираться из Ульма прочь. – В такие дни. С Днем дурака вас, майстер инквизитор.

– Это какого? – уточнил Курт, не оборачиваясь. – Который вздумал воскреснуть ни с того ни с сего?

– Да бросьте вы, – не унимался тот. – Ну, и с Пасхой, если угодно. Да какая разница – хоть сегодня не смотрите волком. А то я себя и впрямь начинаю чувствовать неуютно.

– И не напрасно. Этой ночью стриг – тот самый, которого уже нет в городе – убил снова. Наверняка тоже решил отметить праздник.

– И с чего же вы взяли, что это именно штриг? – с нескрываемой снисходительностью поинтересовался торговец; Курт демонстративно задумался:

– В самом деле – с чего?.. Дайте припомнить; двое со свернутыми шеями, один с головою, пробитой ударом кулака, один со вскрытым горлом… Да, вспомнил. Еще девушка – обескровленная. Прокушены руки и шея. С праздником, – ответно пожелал Курт, когда торгаш настороженно притих. – Минувшей ночью этот мифический стриг ворвался в дом барона фон Вегерхофа, перебил его людей, разгромил дом и убил его содержанку. Приятно повеселиться этим вечером, господин Вассерманн.

– Это что же – апрельская шутка с инквизиторской особостью? – уточнил торговец с нерешительной улыбкой, и он кивнул:

– Ну, разумеется. Посмейтесь вместе с бароном. Он оценит.

Усмешка собеседника сгинула, и в зальчике повисла тишина, сохранившая свою нерушимость во все время его скорого завтрака, и лишь закрывая за собою дверь гостиницы, Курт услышал зародившийся гомон.

Ульм, и прежде оживленный и беззаботный, сегодня плавал в гвалте, по-своему упорядоченной суете и людских толпах, каковые, судя по одеяниям и доносящимся до слуха возгласам, справляли явно не Светлый Праздник. Сегодня впервые на висящий открыто Знак никто не косился и, кажется, вовсе не обращал внимания; майстера инквизитора задевали плечами и локтями, едва ли не коленями, однажды даже втерев в гурьбу нетрезвой и крайне увеселенной молодежи и после извергнув прочь, навряд ли это заметив. Протолкавшись сквозь человечью реку, Курт выбрался на окольные улицы, пройдя мимо дома фон Вегерхофа; у дверей топтались четверо носильщиков и мялся недовольный страж, от которого было узнано, что пострадавшего счел своим долгом навестить один из членов рата. Будут уговаривать не поднимать шума, предположил солдат мрачно. Праздничная неделя только началась, и если один из богатейших и известнейших людей Ульма вздумает развести панику, неприятно будет всему городу, а в первую очередь – чуть менее богатым и не столь известным, каковыми являются устроители празднеств, торгаши и владельцы пивнушек и трактиров.

Дверь распахнулась спустя полминуты, исторгнув прочь узнаваемую с первого взгляда необъятную фигуру ратмана Штюбинга в черно-белом камзоле. Завидев Курта, тот остановился, не сразу сумев сбросить с лица мину крайнего раздражения, граничащего с бешенством.

– Вы начинаете казаться мне вездесущим, юноша, – выговорил он сквозь принужденную улыбку. – И вы скверно влияете на вашего друга.

– Он отказался замять происшествие? – Курт уверенно шагнул ближе, едва удерживаясь от того, чтобы ухватить ратмана за грудки: – Вы! Неужто вам могло прийти в голову, что он согласится? В вас самом хоть что-то человеческое осталось, или вы так защищаете этого стрига, препятствуя мне выследить его, потому что сами сродственны этой твари?

– Осторожней, юноша, – оскорбленно вскинулся тот. – Я ведь могу привлечь вас к суду; вы назвали должностное лицо Ульма тварью?

– Вы болван, Штюбинг, – устало отозвался он, отступив. – Вижу, что не ошибся в своем мнении об этом городе, если такие, как вы – его лицо, совесть и разум… Пшел вон, алчный боров, и чтобы больше я не видел тебя в этом доме снова, если только ты не явишься для извинений и оправданий.

Толстые дрожащие губы ратмана приоткрылись, так и не сумев издать ни звука, и Курт, развернувшись, зашагал прочь, успев увидеть одобрительно-восхищенное лицо приставленного к Штюбингу стража.

У дверей «Моргенрота» стояла знакомая крытая повозка с лиловыми шторками, уже почти загруженная тюками и сундучками, однако возницы на месте еще не было. Владелец гостиницы встретил майстера инквизитора с учтивой настороженностью, на сей раз проводив к нужной комнате и доложив о его приходе без пререканий и проволочек.

– Вы невозможны, майстер Гессе, – укорила Адельхайда, когда дверь закрылась за ним. – В прошлый раз я нарочно предупредила владельца о вашем появлении, но мы ведь договорились, что больше вы так поступать не будете. Знаете, что мне пришлось придумать тогда? Что вы подозреваете меня в еретических наклонностях и приходили для допроса.

– Самое невинное и безопасное обвинение в этом городе, – отмахнулся Курт, кивнув на молчаливую горничную, замершую поодаль: – Она так и будет здесь стоять?

– «Она» в курсе расследования, майстер Гессе. И Лотта будет знать обо всех важных происшествиях; я полагаю, если вы вот так, открыто, явились сюда, произошло нечто и впрямь серьезное.

– Да, – согласился Курт, все же косясь на ее помощницу с подозрением. – Этой ночью Арвид устроил погром в доме Александера.

Адельхайда нахмурилась, придирчиво глядя в его лицо, и, отступив, присела на краешек убранной подушками широкой скамьи.

– Если это апрельская шутка, майстер Гессе, – произнесла она напряженно, – то это не смешно.

– Вы все сговорились, что ли? – чуть повысил голос Курт. – Это, по-вашему, остроумно?

– Должна признать, нет. Полагаю, чувство юмора у вас напрочь отсутствует.

– Вы просто плохо меня знаете. На самом деле я весельчак.

– Прошу прощения! – окликнула их Лотта, и та кивнула:

– Все верно, просто меня несколько озадачила эта новость… Послушайте, вы всерьез? он явился к Александеру?

– Пока тот был на пасхальной всенощной, – кивнул Курт, садясь на стул напротив. – Вошли просто. Убивали всех. Очень быстро.

– Убиты все?

– Слуги – убиты, – подтвердил он и, помедлив, докончил: – Эрику убивали трое. Судя по всему, одновременно.