Подруги помолчали, пока Энния опять не нашла новую тему для беседы:

– Может, пройдем в перистиль, посидим у фонтана при журчании струек и полюбуемся игрой золотых рыбок. Там и позавтракаем.

Агриппинилла вздохнула и обреченно посмотрела на подругу:

– Лучше пройдем в мои покои. Перистиль тоже несколько изменился.

И они обе рассмеялись. Агриппинилла хлопнула в ладоши, и вбежал высокий чернокожий раб.

– Ант, вели подавать завтрак в мою кубикулу, и пусть в кувшин нальют фалернское вино, а не каленское.

Раб промычал что-то в ответ и ушел.

– Никак, видно, не привыкнет без языка, – недовольно заметила Агриппинилла. – Раздражает меня это мычание, надо сменить раба, а этого отправить в Лаутумию.

Энния взяла подругу под руку и стала рассказывать ей новости с форума: народный трибун Юний Отон покончил с собой сегодня ночью, не выдержав злых нападок Лелия Бальба, а того утром по указу сената бросили в Туллиеву тюрьму по обвинению в любовной связи с Альбуциллой. Юний поспешил свести счеты с жизнью, а то мог бы насладиться заслуженным возмездием, настигшим злостного Бальба. Квириты скорбят о народном трибуне. Агриппинилла ахала, не преминула заметить, что все дело шито белыми нитками, ее супруг, обвиненный по тому же делу, что и Бальб, даже не знаком с вдовой Секунда, но раз за дело взялся знаменитый Домиций Афр, то пощады не будет никому, и пролила несколько слезинок.

Вечером Эннию ждала приятная неожиданность. Вернулся Макрон, запыленный после долгой дороги, утомленный и голодный. Его свита едва держалась на ногах от изнеможения.

Невию удивила холодность их встречи: она так скучала, ждала, а супруг лишь бережно отстранил ее, когда она кинулась ему на шею, пожаловался на усталость, потребовал подать обед. Он приехал какой-то чужой и далекий, с необычным мечтательным блеском в глазах и молчаливый.

– Какие новости, мой любимый? – поинтересовалась Энния, когда возлегла с ним рядом на обеденном ложе.

– Я же писал тебе, писал сенату.

Невия удивилась краткости ответа. Обычно Серторий подробно рассказывал о визитах на Капри.

– Я слышала, что Тиберий оставил в силе свое завещание, об этом толкуют на форуме. Калигула и Гемелл – равноправные наследники. А как здоровье императора?

Макрон ответил не сразу – поиграл бликами огоньков на золотой чаше, и Энния видела, что думы его далеки отсюда. Молоденькая рабыня поставила перед супругами блюдо с жареной курицей, на спинке птицы красовался затейливый рисунок из оливок. Невия потянулась к блюду:

– Какой тебе кусочек отломить, дорогой? Хочешь крылышко?

– Да.

Энния протянула ему тарелку:

– Ты виделся с Клавдиллой? От нее давно не было известий.

Макрон незаметно вздрогнул, но Невия почувствовала это.

– Нет, я передал для нее письмо от Гая Цезаря, а остальное время был занят делами. А она не сочла нужным нанести мне визит.

Энния уловила фальшь в этом кратком ответе и догадалась, что они виделись, но не могла понять, какая причина побудила его солгать. В наивном ослеплении, убежденная, что муж любит только ее, она и подумать не могла о дурном. Ей наскучило это неприятное общение, она для себя объяснила это усталостью супруга и, тихонько извинившись, соскользнула с ложа и прошла в свои покои. Энния не заметила, с какой радостью наблюдал Невий за ее уходом.

Сумерки опускались на Вечный город, окутывая промозглой тьмой мраморные храмы форума, великолепный палатинский дворец, дома знати и уродливые инсулы в бедняцких кварталах.

Но жизнь с приходом ночи не утихала: взметались вверх языки факелов в руках спешащих прохожих, вспыхивали призывные огни лупанаров, таверн, освещались дома, где ожидали гостей.

Вечерняя суета рабов, зажигающих массивные бронзовые светильники, отвлекла Макрона от сладких мечтаний о своей возлюбленной. Ему вспомнилось, что им был отдан приказ бросить в тюрьму рабов и вольноотпущенников. Их пытками он намеревался руководить сам, поэтому на отдых времени не оставалось, и префект претория отправился в Туллиеву тюрьму.

Это мрачное, зловещее здание лепилось к восточному склону Капитолийского холма. Консулы Вибий Руфин и Кокцей Нерва оставили о себе недобрую память в народе, заново отстроив тюрьму во времена Августа. Теперь она состояла из двух помещений. Верхнее называлось Мамертинум, и в нем содержались узники, ожидающие суда. Нижнее – Туллианум, наследие древних времен царя Сервия Туллия, первоначально являвшееся водоемом, теперь стало местом, куда через круглое отверстие бросали заключенных, которым суждено было умереть от голода или быть задушенными.

Первым Макрон навестил Луция Аррунция. Изможденный старец, весь поседевший и высохший как мумия, голодал уже пятый день.

– Хватит, Аррунций, ты знаешь – песенка твоя спета. Ты моришь себя голодом в надежде на скорую смерть, но суд уже близок, – произнес Макрон, морща нос от дурного запаха.

– А, сам треглавый Цербер навестил меня, – медленно, нараспев проговорил старик. – Одна голова грызет кости несчастных жертв, другая слизывает кровь с нечестиво добытого золота, третья пускает слюну, завидев красотку.

– Замолчи! – крикнул Макрон. – Ты должен умолять меня о пощаде! Твоя жизнь в моих руках…

– Уж лучше ей оказаться в руках Плутона. Я бы меньше тогда был обеспокоен своей судьбой. – Осанка изможденного сенатора была полна величия, речь нетороплива. – Как дела на Капри?

– Тебя не касается, побудешь еще в гостях у Туллия. Я прикажу кормить тебя насильно. Ты должен дожить до суда.

Макрон поднялся и вышел, не прибавив более не слова. В выцветших глазах Аррунция загорелся слабый лучик надежды. Близкие друзья не оставят его и обеспечат достойную защиту против грубых нападок обвинителей.

За Вибием Марсом, Карсидием Сацердотом и Понтием Фрегелланом, проходившими по делу Альбуциллы, префект претория приказал наблюдать, чтобы и они, подобно Аррунцию, не пытались уморить себя голодом, добавил, что условия и еда должны быть улучшены. Имя еще одного обвиняемого он не произнес. Это был Лелий Бальб, всегда готовый к нападкам на ни в чем не повинные жертвы, пожинающий теперь плоды собственного несчастья. Много народу несправедливо осудил он, позарясь на богатство, пусть же сам познает ужасы заключения и суда. Все в Риме ненавидели его.

Невий не решился зайти к Домицию Агенобарбу. Тот наводил ужас на тюремщиков и остальных узников своими страшными воплями по ночам, призывая проклятия на Рим и в особенности на голову префекта претория. Беснуясь, он переломал всю мебель, расшиб голову неосторожному смотрителю, а другому сломал челюсть и пару ребер. Его не кормили уже четыре дня, тюремщики боялись заходить в клетку к разъяренному льву.

В особом помещении собрали рабов Альбуциллы. Макрон приказал начать пытки. Крики несчастных ласкали слух кровожадного префекта: закрывая глаза, он переносился на поле брани, и тогда ему чудился свист мечей, рассекающих нагретый воздух, стоны раненых, мольбы о пощаде побежденных. Вспоминались и бесплодные ухаживания за надменной Альбуциллой. Неприступная красавица вначале благосклонно принимала от него знаки внимания и подарки, обещая ночное свидание, но затем прилюдно, в Саллюстиевых садах, неожиданно подошла, кинула под ноги драгоценные дары и сказала, что скорее отдастся самому Церберу, чем ему. С тех пор среди римлян закрепилось за ним это злое прозвище.