доказывая, что оружие в его руке самое что ни на есть смертоносное, что оно уже побывало в боях, что оно уже когда-то три тысячи лет назад уже пронзало плоть менее удачливых врагов, защищенных мятыми доспехами и поцарапанными круглыми щитами с гербами правителей, что оно уже пило кровь и грызло кости. Зинаида уже была ранена, в нескольких местах у нее была разрезана одежда. И вот она прижалась спиной к одной из пирамид с листовым стеклом, она оказалась в углу – с других сторон была стена и паллеты с нарезанным ДСП. Нападающий взялся поудобнее на рукоять меча, сделал разминающие движения кистью руки – меч рассек воздух в замысловатых синосоидах. Только сейчас Лева заметил, что у того отсутствовала вторая кисть руки, но воителю это почти нисколько не мешало, он прекрасно владел мечом рабочей рукой. Как свирепый бык перед красной тряпкой бледнолицый смотрел налитыми кровью глазами на вжавшуюся спиной к листовому стеклу женщину и скрипел зубами. Наконец он бросился на нее с вытянутым вперед мечом, но тут уж Лева пробудился от оцепенения и коротким движением ноги, сделал тому подножку.

Воин потерял равновесие и со всей своей скоростью упал вперед, держа меч перед собой. Сферина с визгом отскочила и не владеющий своим движением вперед нападающий вонзился мечом прямо в центр стоящего вертикально листового стекла. Двадцать листов размером метр-восемьдесят на два-пятьдесят. Падающий вперед легионер пронзил мечом несколько листов, а те что не пробил – разбил своим телом. Расколоченные стекла каскадом осыпались на воителя, завалив его кучей. Лева своими глазами видел, как стеклянные осколки с краями как бритва резали одежду и плоть разъяренного легионера, впивались в его тело, срезали кожу, сдирают лицо. Человек упал в стекло и стекло же падало на него, он кричал от ран, корчился и вздрагивал, когда стекло впивалось в него и резало его кожу.

Даже его коллега Женя Брюквин сидел на полу с разинутым ртом и смотрел на это отвратительное зрелище. Кровь брызгала во все стороны, звон отражался от бетонных стен и смешиваясь с человеческим криком, переливчатым эхом гулял по цеху.

Бедолага не умер, он ворочался в стекле, стонал и, наконец, встал на ноги и разогнулся. Меч все еще был в его единственной руке. Вторая, та что была в полиэтиленовом пакетике привязана к его ремню, вывалилась наружу и лежала на полу. Наручные часы расстегнулись и слетели с запястья, и выпущенная на волю кровища лилась из открытой культи просто пульсирующими струями. Легионер был страшен, на его теле не осталось неповрежденного участка тела, одежду словно пропустили через шредер, а кожа сплошь была изрезана стеклом, куски стекла торчали из человека, всаженные в его плоть на разную глубину, кровь лилась из каждой раны и блестела на стеклянных кусочках рубиновыми огоньками. Несчастный ревел не своим голосом и махал оружием. Он махал им бесцельно, не нападая не на кого конкретно – ведь у раненого воина из одного глаза торчал острый кусок стекла, а другая половина лица была беспощадно изранена и залита кровью, полуотсеченный скальп с черными волосами обнажал купол черепа, одна щека была разрезана от шеи почти до виска и когда мужчина кричал у него были видны коренные зубы. Он вопил и размахивал мечом, представляя опасность, пожалуй, еще большую чем до того, ведь теперь его хаотичные движения были совершенно неуправляемы. Он ничего не видел и ориентировался на звуки и собственные визуальные фантомы. А Зинаида Сферина лежала на боку, и в какой-то момент человек услышал ее голос и тут же бросился на нее с мечом. Той едва удалось увернуться, но легионер не унимался. Его меч свистел в воздухе тот тут то там, он задел Леву Нилепина и тот чудом избежал отсечения головы.

Агонию прервал выстрел. Мужчина дернулся и споткнулся, но начал выпрямляться. Второй выстрел – мужчина выронил меч и согнулся пополам. От третьего выстрела он повалился на пол и забился в судорогах. Женя Брюквин встал со стеклянного крошева и сделал несколько шагов к своему соучастнику. Вытерев нос, он четвертым выстрелом положил конец земному существованию человека, откликающегося только на имя Максимилиан Громовержец.

Наступило молчание, нарушаемое только тяжелым дыханием Зинаиды Сфериной. У нее было множество резанных ран одежды и во многих местах была задета и коже. Она лежала на боку и старалась не двигаться, зажав наиболее глубокую рану под ребрами. Кровь текла у нее из уголка рта, она была очень похожа на умирающую. Лева быстро подполз к ней, но его грубо оттолкнул Женя Брюквин. Он сам присел на корточки перед женщиной и осмотрел ее рану, она попросила поднять ее на ноги.

– Ты сможешь стоять? – спросил Лева.

– Смогу, – выдохнула она и двое мужчин придали ей вертикальное положение.

– Тебе лучше сесть, – посоветовал Нилепин. – Или лечь. Не надо стоять, Зин.

– Надо, – ответила она.

– Зачем? – спросил Женя Брюквин, удивляя упрямству крупной женщины.

– Стоя у меня размах правильный, – ответила она и так ударила Брюквина кулаком в зубы снизу вверх, что тот оторвался от пола и отлетел назад, раскинув руки в стороны как, прыгающий со скалы самоубийца. Он грохнулся спиной о пол, тут же скорчился и схватился за лицо. Замычав что-то из языка североамериканских бизонов, он встал и огрел рукояткой пистолета женщину по затылку. Сферина грохнулась на пол, а Лева Нилепин, поняв, что его больше ничего тут не держит, пустился бежать так быстро, как только позволял ему вспоротый живот. Сзади грохнул выстрел. Еще один. Пуля попала в деревянные детали, мимо которых бежал Лева. Вылетели щепки. За его спиной злобно мычал преследователь, топая зимними ботинками и хрустя стеклом, но молодой рабочий знал цех лучше Брюквина. После нескольких минут преследований, Нилепин затаился в темном углу своего родного станка ЧПУ, на котором работал второй год.

Бегущий за ним Брюквин остановился у станка, потопал ботинками и побежал дальше.

Лева смог перевести дыхание и достать из кармана прихваченный из кабинета Соломонова степлер. Щелк, щелк. Он посадил на расходящиеся края вспоротого живота еще две скобы и вознес мысленные молитвы богам с просьбой о том, чтобы пропавший в цеховом бардаке Брюквин не услышал его стоны.

11:36 – 11:49

– Владимир Андреевич, что мне делать? – лепетал Никита в телефонную трубку, прикрывая ее ладонями. Он говорил быстрым шепотом, переходящим в паническое повизгивание. – Тут… Здесь какая-то резня, Владимир Андреевич, здесь…

– Ты где?

– Я в…

– Постой, Никитос, только не говори мне, что ты еще в цеху.

– Владимир