– Учением… – Он пожал плечами и умолк.

Майя изнывала от неутоленного желания. Неужели она воспылала страстью к загадочному уртайцу? Да какая разница! Ей нужен был мужчина – любой. Нет, он! Да, он, только он. Ну же!

Она опустила кубок на стол и уселась Байуб-Оталю на колени. Он не шевельнулся, тогда Майя одной рукой обвила его шею, а свободной рукой нащупала его ладонь и притянула к груди.

– Ах, мой повелитель, добрее вас на свете никого нет! Честное слово! Ах, давайте куда-нибудь уйдем…

Он рассеянно отвел руку:

– Вообще-то, я хотел отвезти тебя… нет, не домой, домом это назвать нельзя. Ну, туда, где ты живешь.

– Домой, мой повелитель?

– Видишь ли, в пиршественной зале тебя ждет целая толпа, все наперебой предлагают тебе деньги… Кстати, вот лиголь Саргета – я специально у него попросил, чтобы тебе возвращаться не пришлось. Надеюсь, твоя сайет будет довольна. А о твоей подруге Эльвер-ка-Виррион позаботится.

Майя вскочила. Байуб-Оталь тоже поднялся со скамьи.

– Не пришлось возвращаться? – переспросила Майя. – Что вы такое говорите, мой повелитель?

– Во дворе тебя екжа дожидается.

Майя раздраженно схватила бронзовый кубок и швырнула его к дальней стене. Кубок со звоном откатился в угол.

– А если я захочу остаться?

Байуб-Оталь поднял кубок с пола и поставил на стол.

– Ты хочешь сидеть одна, в этих покоях?

– Нет, я хочу вернуться к гостям, в пиршественную залу! – капризно воскликнула Майя.

– А я этого не желаю.

– Ну и что? Зато я желаю!

– Я тебе сегодня уже объяснял, что Эльвер-ка-Виррион пригласил тебя на пиршество по моей просьбе. Не давай маршальскому сыну повода жаловаться твоей сайет на строптивую рабыню.

Майя подошла к окну и, чуть не плача от обиды, всмотрелась в ночь, залитую лунным сиянием. Ясно было, что Байуб-Оталь останется глух к просьбам невольницы. Что же ему от нее нужно? Ради чего он ее так оскорбил? Чего он добивается?

– Как вам будет угодно, мой повелитель, – наконец произнесла Майя. – С вашего позволения, я поеду к верховному советнику одна – здесь недалеко, всего четверть лиги, а в верхнем городе вполне безопасно.

– Я принесу твою накидку, – ответил Байуб-Оталь и вышел.

Оставшись в одиночестве, Майя устало закрыла глаза, оперлась на край стола и без сил опустилась на колени.

– О Крэн и Аэрта, заклинаю вас, накажите его! О Леспа, выжги ему сердце! О Шаккарн, ниспошли ему страшные муки!

Тут она сообразила, что стоит на коленях в луже пролитого вина. Вдобавок наверняка все ее мольбы напрасны – она не жрица, боги ей не ответят, да и проклятия она насылать не умеет. Ах, сегодня она чуть-чуть насладилась властью – а потом он пришел и все испортил!

– Быть желанной… – вслух произнесла Майя. – Быть желанной – вот в чем власть. Вот в чем сила, пострашнее целого воинства. Ах, если когда-нибудь… если я когда-нибудь этого добьюсь, то его не пощажу! Уничтожу!

Ранним утром Дераккон, в церемониальном черном с золотом одеянии главы Леопардов, вместе с немногочисленной свитой стоял на помосте у Синих ворот. С обеих сторон вздымались наклонные крепостные стены, образуя своего рода воронку, откуда мощеный тракт уходил на восток, за городские ворота, к перекрестку торговых путей из Теттит-Тонильды и Икет-Йельдашея.

Хотя брусчатку и сбрызнули водой, пыль покрывала Дераккона с головы до ног, набивалась в рот и в нос. Верховный барон вот уже полчаса торчал на помосте, провожая тонильданский и бекланский полки: в поход к Вальдерре выступили три тысячи воинов. Как только дожди поутихли, войска подтянулись в столицу, где несколько дней запасались провиантом и необходимым снаряжением. После этого маршал Кембри объявил общий сбор на Караванном рынке; полки нужно было как можно скорее вывести из Беклы, чтобы не вызывать извечных раздоров между горожанами и солдатами – драки, увечья и убийства, кражи и изнасилования. Как обычно, солдат провожали рыдающие подруги, гордые родители, сгорающие от зависти младшие братья, а также мрачные трактирщики, лавочники и проститутки, которым успели задолжать бравые вояки. Маршал осмотрел полки, произнес краткую речь и вывел войско из города через ближайшие ворота.

Дераккон решил, что провожать войска должен не только маршал, но и сам верховный барон, однако на Караванный рынок приходить не стал, чтобы не утратить главенствующего положения, а потому предпочел дождаться полков у Синих ворот. Несмотря на пыль и некоторое общее неудобство, Дераккон остался доволен – солдаты приветствовали его радостными выкриками, а вдобавок удалось поговорить со многими старшими командирами и военачальниками.

По всеобщему убеждению, Дераккон был слабым правителем и большой властью не обладал, однако славился честностью и благоволил народу. Солдаты хорошо понимали, что в предстоящей кампании от верховного барона не будет никакого толка, и все же считали, что он, как и полагается доброму властелину, совершает достойный поступок, провожая войска.

Поспешность, с которой полки выводили из столицы, объяснялась еще одной причиной – именно на этот день назначили проведение весеннего праздника, встречу нового года. Кембри намеревался выступить в поход на день раньше, но ему пришлось дожидаться продуктовых обозов. Войска следовало убрать из города до начала празднеств, иначе порядка не обеспечить. В последние три дня из провинций в столицу приехало множество гостей; в нижнем городе уже царило столпотворение, и хозяева постоялых дворов, где бесплатно разместили солдат, жаждали обзавестись настоящими посетителями, чтобы не упустить выручки. С точки зрения властей, войска очень вовремя отправлялись в поход.

На время выхода полков доступ в город через Синие ворота закрыли. Как только последние шеренги тонильданского полка вышли за пределы города и повернули на север, а потом на запад, путники, собравшиеся под крепостными стенами, ринулись к воротам.

Дераккон не предполагал такого развития событий; верховному барону не пристало возвращаться во дворец в толчее, среди паломников и гуртовщиков, а толпа надежно перекрыла дорогу в город. Дераккона сопровождали всего несколько приближенных, поэтому он послал за отрядом из тридцати человек под командованием тризата и теперь стоял на помосте, глотая пыль, поднятую бесконечным потоком путников.

Дераккон стал верховным бароном потому, что его всегда заботила участь простого народа. Вот и сейчас, с высоты помоста, он вглядывался в людей, тянущихся в Беклу на празднество. Перед ним, словно на картине, проходили усталые путники со всех концов империи и из дальних, неведомых стран.

Вот с плетеными корзинами на головах шли рыночные торговки, из тех, что ежедневно сновали между городом и сельскими усадьбами на берегах Жергена, в семи лигах от столицы, закупая фрукты и овощи. Вот кебинский птицелов, в шапке, украшенной яркими перьями, нес клетки с певчими птицами; Дераккон заметил, что некоторые из пташек издохли, не выдержав неволи или тягот пути. Вот важно шествовали три седобородых старца в одеяниях с эмблемой Саркида; проходя мимо помоста, они отсалютовали верховному барону своими посохами. Косматые дильгайцы, с серебряными кольцами в ушах и с кинжалами за поясом, что-то громко распевали, размахивая кожаными бурдюками; вот худощавый юноша в наряде коробейника заботливо поддерживал свою прихрамывающую спутницу, хорошенькую темноволосую белишбанку. «Оба очень усталые, – рассеянно подумал Дераккон. – Наверное, всю ночь шли». В облике девушки сквозило что-то знакомое, но верховный барон так и не вспомнил, где ее видел.