Губы Джеда скривились в насмешливой и недоверчивой гримасе Джинни вышла из комнаты — глаза ее блестели от слез, она кусала дрожащие губы. Она прошла мимо них, словно не замечая, и вышла на улицу, где их ожидала карета. Впереди было мучительное и медленное путешествие в этой старой карете, но Гилл был еще слаб, чтобы ехать верхом, да и бедро сильно беспокоило его после горячки. Впереди было две недели враждебности и неудобств, пока они доберутся до Дорсета, где их ожидает неизвестность.

— Джед, будь ты проклят, куда ты подевался?

Раздраженный рев достиг ушей Джеда, когда он шел по лестнице с кувшином воды, над которой поднимался пар.

— Иду, — проворчал он. — У меня только две ноги, генерал. — Он вошел в комнату и вздохнул при виде Алекса, сидевшего на постели и пытавшегося справиться с чулками. — Давайте я помогу, — сказал он, ставя кувшин. — Хотя не понимаю, о чем вы думаете, вставая, едва спал жар. Просто не знаю.

— Я больше ни минуты не вынесу в этой тюрьме, — воскликнул Алекс, пытаясь скрыть облегчение, когда откинулся на спинку кровати и позволил Джеду натянуть чулки. Он так чертовски слаб, сил у него не больше, чем у котенка, но если он пролежит здесь хотя бы еще минуту, все время думая… он скорее горло себе перережет.

Тяжело опираясь на Джеда, он спустился вниз и вышел на улицу. В деревне повсюду были следы находившейся здесь армии, а поле боя представляло собой голую, истоптанную землю, простиравшуюся до самого горизонта. Вокруг почти никого не было. Жители деревни пытались вернуться к нормальной жизни; несколько военных, как и Алекс, остались здесь залечивать раны. Алекс, медленно шагая рядом с Джедом, мрачно думал о том, что ничто не залечит его самой глубокой раны. Почему она не осталась, почему не доверила ему найти выход из положения, которое, как он сам признавал, было чертовски сложным?

Она мало рассказывала ему о муже, чувствуя, что он не хочет знать о мужчине, который первый обладал ею. Но само ее молчание подсказало Алексу, что Гилл Кортни не был для нее другом. Что сделает такой человек с неверной женой, которая во имя стрясти и любви соединила свою судьбу с врагом? Примет ли он объяснение, что она считала его мертвым? Простит и забудет? Судя по краткому описанию, которое Джед дал Гиллу Кортни, Алекс очень сомневался в этом.

Днем и ночью его изводила тревога о ней, не говоря уже о боли одиночества. Время от времени в нем вспыхивало негодование оттого, что она снова ушла от него, нарушив договоренность, достигнутую в Грэнтли Мэнор, и он представлял, как доберется до нее и… Но потом гнев оттесняли воспоминания о ее мягкости, ее голосе и смехе, и ему хотелось зарыдать от чувства утраты.

Он понимал, что она нашла единственно верный выход. Если ее муж заявил о своих законных правах, любовник не мог ни на что претендовать, а у женщины вообще не было никакого выбора в этом вопросе. Но ведь она и не дала ему возможности поискать иной выход, не подождала, пока он придет в сознание, чтобы они могли, по крайней мере, обсудить ситуацию, построить какие-то планы на будущее. Даже если она вынуждена была уехать с Кортни, они могли бы что-то придумать… Но она ушла из его жизни без единого слова, оставив его, пока он был слишком слаб, чтобы что-то предпринять; настолько слаб, что даже не мог сесть в седло!

Джед, почувствовав, что генерал сильнее оперся на его плечо, с тревогой взглянул на него. Генерал, казалось, как-то весь сжался, стал худым как жердь и ссутулился, лицо его было изможденным, глаза запали. И неудивительно — после такой долгой болезни и почти смертельной раны! Но тяжелый моральный удар будет долго мешать его выздоровлению, если Джед ничего не придумает.

— Наверное, вы понадобитесь в Лондоне, как только окрепнете и сможете туда поехать, генерал, — сказал он. — Там сейчас много работы. Поговаривают о суде над королем.

— Да, — равнодушно согласился Алекс. — Но я этого не одобряю. Нет необходимости в смерти короля.

— Чем раньше вы там появитесь и выскажете свое мнение, тем лучше, — сказал Джед с веселой готовностью. — Нельзя же бесконечно сидеть тут, на севере.

— У меня никогда не было намерения болтаться на севере, — холодно заявил Алекс. — Но, может, ты расскажешь мне, как я выберусь отсюда, если не могу пройти и десяти шагов без твоей помощи!

Джед ничего не ответил, поскольку в этом не было смысла, но решил почаще заставлять генерала высказывать мнение о казни короля. Если его удастся расшевелить, чтобы он занял твердую позицию по этому вопросу, тогда уж ничего не удержит его от поездки в Лондон, чтобы заявить о своих взглядах. И когда начнется вся эта кутерьма, может, ему и удастся позабыть о госпоже Кортни.

Ночь за ночью Джинни осторожно сдвигалась на самый край постели, подальше от тяжело храпящего мужа. Его раскинутые руки и ноги почти не оставляли ей места, и она страшно боялась коснуться его — ведь он мог проснуться и попытаться возобновить свой супружеский натиск на ее тело, который он, к счастью, из-за пьяного угара так ни разу и не смог довести до конца. Гилл Кортни никогда не был внимательным любовником, а сейчас, столкнувшись со своим бессилием, униженный женщиной, которая предала его постель, он без разбора причинял ей боль, щипая и сдавливая ее, дыша ей в лицо перегаром бренди, которое он якобы пил для того, чтобы успокоить боль в бедре. На самом деле бутылка с бренди появлялась за столом за завтраком и оставалась рядом с ним, пока он не ложился спать.

Только однажды Джинни попыталась урезонить его, указать на пагубные последствия этой постоянной выпивки, даже предложила приготовить успокаивающий компресс для его бедра. Последовавшая за этим гневная пьяная тирада впервые вызвала у нее опасения за свою жизнь. С тех пор она старалась держаться от него как можно дальше.

По возвращении они нашли Кортни-Мэнор нетронутым — его миновала оккупация парламентскими войсками, но семья была обложена грабительскими налогами за ее роль в войне; пришлось продать огромные участки земли и влезть в крупные долги. В результате леди Кортни потребовала жесткой экономии, что совершенно не беспокоило Джинни, но серьезно подействовало на спокойствие трех ее золовок и мужа, считавшего, что после стольких лет войны и лишений он имеет право на прежние удобства и роскошь.

Ничего не было сказано об обстоятельствах, при которых Гилл Кортни снова повстречал жену. Его мать и сестры решили, что он ездил за ней на остров Уайт. Но ей припомнили отъезд после так называемой смерти мужа, и не упускалась ни одна возможность сделать ее существование еще более невыносимым.

Зима 1648 года тянулась бесконечно долго. Страна вся клокотала, когда короля захватили на острове Уайт и доставили в Виндзор. 30 января 1649 года он был казнен на специально сооруженном у Уайтхолла эшафоте. Джинни, потрясенная этой новостью, сырым февральским днем вышла из дома и поехала к морю. Казалось, прошла вечность с тех пор, как король удостоил ее аудиенции в замке Кэрисбрук, где она взяла его послание и поклялась защищать его дело. Точно так же вечность отделяла ее и от того дня, когда она обедала в Уайтхолле с только что назначенным генералом парламентских сил. Где сейчас Алекс? Поддержал ли он казнь короля? Здоров ли? Перед ее мысленным взором возникали его зеленовато-карие глаза — то полные нежности и любви, то раздраженно сверкающие; она вспоминала ласковые прикосновения его рук. Сейчас ей казалось, что она потеряла смысл существования.