Кевин крепко схватил Мару за руку:

— Бежим!

Пока еще они были впереди людского скопища, но, понимая, что неудержимая лава вот-вот настигнет их и захлестнет, он решительно бросился вниз по лестнице вместе с Марой и Люджаном, чьи повторяющиеся выкрики «Акома!» терялись в жутком многоголосье бегущих позади.

Лестница казалась бесконечной. Мара то и дело спотыкалась и оступалась в своих неудобных сандалиях. Уже не думая о приличиях, Кевин нагнулся и поднял госпожу на руки:

— Скинь туфли!

Мара что-то сказала, но слов он не расслышал из-за накатывающего шума.

— Наплевать на изумруды! Скинь сейчас же! — скомандовал Кевин.

Лавировать на лестнице с Марой на руках стало гораздо труднее. Как ни старался он бежать с прежней скоростью, они отставали от Люджана, и теперь уже спина Кевина принимала на себя град ударов, пинков и толчков сзади.

Мара сбросила сандалии.

В отчаянном стремлении уберечь возлюбленную от опасностей, подстерегающих ее со всех сторон, Кевин поставил Мару на ноги и, словно тисками сжав ее руку, потащил вниз.

Слева от них упал один из бегущих и тут же был растоптан, не успев даже вскрикнуть. Какой-то простолюдин, ополоумевший от ужаса, шарахнулся в сторону, наткнулся на Кевина и сдуру вообразил, что может устроить себе живой заслон, пробившись между варваром и властительницей. Их сцепленные руки показались ему досадным препятствием, и в полнейшем помрачении рассудка он попытался разорвать мертвую хватку Кевина.

Свободной рукой мидкемиец выхватил нож, полученный от Аракаси. Запястье Мары выскользнуло из его руки, и теперь он сжимал лишь концы ее пальцев. Бросив взгляд через плечо незнакомца, не оставляющего попыток протаранить себе проход между ними, Кевин успел уловить в глазах Мары выражение ужаса… и, не раздумывая, всадил нож в спину врага поневоле.

Резким рывком он подтянул Мару к себе, и в этот момент вблизи послышался возглас: «Акома!»

Кевин огляделся поверх голов толпы и благословил свой мидкемийский рост: он сразу увидел двух солдат в зеленых доспехах, прокладывающих себе путь против людского потока.

— Сюда! — закричал он. — Сюда! — Он взмахнул рукой, совсем позабыв, что в этой руке он все еще сжимает окровавленный клинок. — Мара со мной!

Воины повернули к ним, безошибочно держа курс на хорошо различимый маяк: рыжую голову Кевина.

Внезапно рядом с ним возник Люджан.

— Убери это с глаз долой! — прошипел он, указав на нож и загородив собой варвара во избежание беды.

Кевин спрятал нож, а потом наддал ходу, держа на руках трепещущую Мару, вопреки ее отважным попыткам идти дальше на своих двоих.

— Нет! — отрезал он. — Ты такая маленькая, да еще и босая. Позволь мне донести тебя.

Ступени уходили из-под ног. Спотыкаясь, едва не падая, но неизменно умудряясь сохранять равновесие, Кевин наконец достиг площадки между внешними ярусами. Тут до него дошло, что Люджан не случайно вывел их именно сюда: у стены стадиона показались носилки Мары, заключенные внутри плотного клина воинов, — над хаосом толпы горделиво реяли зеленые стяги Акомы.

Грянул гром. За ним последовал столь сильный порыв ветра, что многие из бегущих повалились на землю, словно получив удар увесистой дубиной.

Кевин пригнулся вперед и налетел на Люджана; тот не сумел сохранить равновесие, и оба упали на колени. В ушах у Кевина зазвенело, когда он, перекинув Мару через плечо, поднялся на ноги, не обращая внимания на содранное в кровь колено, и очертя голову кинулся к носилкам.

Упавшие было люди скоро пришли в себя, и паническое бегство возобновилось. Напором спрессованной толпы Кевина прижало к Люджану; ребра воинских доспехов больно врезались в бок и руку раба.

Кевин неудержимо продвигался вперед со своей драгоценной ношей и вдруг снова чуть не упал, споткнувшись о какое-то препятствие, которое могло показаться ворохом тряпья.

Только ворох был теплым: еще один бедняга, растоптанный толпой.

А ведь на месте этой жертвы могла оказаться Мара, если бы он позволил себе потерять ее посреди хаоса.

Чувствуя, что от одной этой мысли его может вывернуть наизнанку, Кевин вцепился в шелк ее платья с такой силой, что у него побелели костяшки пальцев.

Но тут над ареной взметнулся фонтан искр, рассыпающихся в облаках. Толпа взвыла; бегущие останавливались как вкопанные, задрав головы к небесам.

Кевин и Люджан использовали передышку, чтобы добраться до стены, где вокруг них сомкнулась цепь воинов в зеленых доспехах, огородив островок спокойствия и уверенности посреди взбаламученной стихии.

Когда мидкемиец опустил дрожащую Мару на землю, над всеобщим хаосом разнеслись слова:

— Вы, живущие так же, как жили в течение столетий! Древность традиций — не оправдание для жестокости! Вы все стоите перед судом и все признаны виновными!

Это был голос мага. Голос Миламбера. Кевина захлестнула невольная гордость: человек из Королевства осмелился потребовать сострадания от тех, кому неведомо это чувство.

Гомон толпы зазвучал по-иному. В одних пробуждалось любопытство, другие решили, что им брошено оскорбление, третьи вообразили, что намечается новая забава. Кое-кто уже останавливался и пытался протолкнуться обратно, и таких становилось все больше и больше.

— Только остолопам придет в голову тут задерживаться! — воскликнул Люджан. — Госпожу надо доставить домой!

Кевин протянул руку, чтобы поддержать Мару, увидел кровь на собственной ладони и только тут вспомнил про нож. Он собрался отдать оружие, но Люджан решительно покачал головой:

— Я не видел у тебя этой штуки, и глаза мои слепы, пока ты используешь ее для защиты госпожи.

Солдаты образовали плотный кордон вокруг Мары, Кевина и полудюжины несчастных носильщиков, по привычке занявших свои места у шестов носилок.

Тогда над стадионом зарокотал и отдался гулким эхом непостижимо громкий голос мага:

— Вы, кто находит удовольствие в смерти и бесчестии других! Сейчас мы увидим, как вы взглянете в лицо гибели!

Кевин заорал:

— К дьяволу носилки! Бежим!

Все еще неспособная унять дрожь, Мара совладала с собственным дыханием и согласилась:

— Да, надо бежать!

По приказу Люджана громоздкие носилки были оставлены на земле. Охранники перестроились на ходу, и отряд устремился прочь из опасного места.

Со стороны арены налетел шквал леденящего ветра. Кевин даже подивился ощущению, почти забытому за годы плена: ощущению холода. В природе Келевана не существовало ветров, которые могли бы породить столь неприятное чувство: как будто к коже прижимаются куски льда.