Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В пыль расщепленных?
Теперь они среди миров летают вечно
Межзвездным газом. Вечная им память!
Ведь как у нас, космопроходцев —
Торителей миров, пространств, времен?
Вот вам пример, такая зарисовка:
Наяда в огненной тунике
Возлюбленного провожает в путь неблизкий.
Слезу роняя, шепчет о глубоком чувстве.
А он, космодесантник, одаренный гений,
В скафандре плазменном, опутан проводами,
Как сетью паутинной, тонкой, прочной,
В руках сжимая грозный интегратор,
К далеким звездам устремляя взор.
Он полетит! и выполнит заданье!
Такая лирика и оптимизм такой.
А вот фольклор межзвездный,
Слагаемый во время длительных скитаний:
(С выражением декламирует куплеты космодесантника.)
Нас манят галактические дали —
Им вызов бросил гордый человек.
Давно героев звезды ожидали!
Эй, кто герой — нас ждет великий век!
Рвану рычаг, махну рукой в иллюминатор —
Прощай, Земля, не скоро возвращусь,
Маршрут скорее проло жи нам, астрогатор,
Не все домой вернемся — ну и пусть!
На слабой тяге не уйти от сверхгиганта,
Гиперболическая нам теперь недостижима,
На круговой орбите нету варианта —
Фотонный звездолет фатально закружило.
Метеоритная пробоина в корме,
И кислороду на каких-то два часа,
Глоток земного воздуху бы мне,
И смерти честно посмотреть в глаза.
По курсу прямо — астероидный поток,
Налево — тяготенье суперновой,
Ну дайте же земного воздуху глоток —
Я проломлю поток броней шестиметровой.
Я спокоен как атом, и я хохочу —
Смерть опять по касательной нас облетела,
Выжигаю резервы, но всё же лечу,
Вырываясь из плена небесного тела!
Заданье выполнил, пора домой,
На землю-матушку спускаемся с небес,
Цветов не надо мне — я вовсе не герой,
(Сбивается.)
Я лишь… Мы лишь… На Южный Крест? Наш крест?
Мы лишь на землю крест с небес?..
Зачем? Черт, забыл…
(Умолкает, тупо уставившись в космодесантские штиблеты; садится к костру.)
Автор: Опять шаги. Кто это будет?
Как будто не спешит.
Остановился даже…
Так выйди же на сцену,
Крепыш из старорусских сказок!
Хоть нехотя, а вышел.
В косоворотке и штанах холщовых,
Да хромовый сапог на босу ногу.
Бредет крадучись вдоль по сцене,
Костер минуя…
Постой, куда ты?
Дойдя до противоположного конца сцены, человек останавливается и неторопливо выходит на авансцену.
Сновидец: Не сон, не сон вас губит, человеки!
Кишечные проблемы: запоры и поносы,
Сердечные дела: любовь и нелюбовь —
Всё это вид болезни лишь одной —
Бессонья!
(Зевает.)
Вся ваша эта жизнь
Как сдобный пирожок —
Съел маленький, казалось бы, кусочек,
Затем еще, еще —
И вот она, финита…
Нет тебя. Теперь ты умер.
Во гроб дубовой покладен,
И там лежишь, спокойный и холодный.
Над гробом сим восплачут и взрыдают,
Да только что ж теперь рыдать?..
Но это так для тех, кто и не жил,
То есть не спал, бессоньем удрученный.
Вне сна нет ничего.
Есть только сон.
И жизнь во сне — реальна, жи́ва!
О, эти сновидения мои, услада духа.
Но речь… ох, эта речь… Речь не о них.
Они — забава, так, услада.
Я о великом. Слушайте меня,
Пока я вас сновижу.
А то уйду в пучины, в толщи сна,
И вы развеетесь бесплотностью теней.
(Озираясь.)
Какой, скажите, странный сон.
Костер горит — воспламененье света.
И звезды рыжей бахромой,
Как будто бы индиго не хватило
Иль охры золотистой…
Нет, непорядок,
У меня не так, не забалуешь.
Так, значит, сон — не мой.
Так чей же, мать твою,
Я спрашиваю. Молчите вы?
Я понимаю всё, конечно,
Тот, кто сновидит этот сон, — вовне,
Его здесь нет, не видно паразита.
А-а. Так. Я, значит, в нем,
Забрел на огонек…
Что ж, перекантуюсь, осмотрюсь.
Всё интересно тут, забава всё:
Во снах чужих я не бывал доселе.
Но сметкой и умом не обделен,
Я понимаю — есть чужие сны.
Но вы уж, человеки, не взыщите,
Коль обнаружите себя во сне моем!
И в нем в неловком положеньи очути́тесь:
В гробу дубовом или же над гробом,
И стон истошный извергая.
Так не взыщите ж, человеки,
Я в том не виноват,
Что вы себе решили так устроить жизнь…
А почему, зачем?
Кем возомнили вы себя?
Вы говорите, этот мир — не сон!
Хе-хе, смеюсь я с ваших слов безумных.
Признайте ж наконец-то, остолопы,
Признайте, неразумные —
Я — вижу сон, и вы — во сне моем.
Признаете сей факт —
И будет вам бессмертье.
А смерти же — не будет никогда.
Поверьте мне. Ведь этот сон
Устроен мною милосердно.
Таков я, человеколюб,