Светлана знала, что Ольга Матвеевна и сейчас вместе с фамильными реликвиями хранит исторические документы музейной ценности. Так, вспоминая эти беседы, размышляя о тяжелом ее состоянии, добралась она до знакомого дома в Малом Афанасьевском переулке. На звонок открыла соседка.

– Пожалуйте, Светочка! – И участливым взором окинула ее живот. – Ольга Матвеевна прилегла – плохое совсем самочувствие, слабость...

Войдя в комнату, Света застала грустное зрелище: Ольга Матвеевна лежит, постанывая от боли; на тумбочке полно лекарств, да видно, плохо они помогают... А похудела как... Подняла на Светлану глаза, в которых читалось страдание, и сделала слабый жест рукой, приглашая садиться.

– Как вы, Ольга Матвеевна, дорогая? Боли очень мучают? – Светлана склонилась над ней, поправила одеяло. – Что говорят в клинике?

– А что им говорить? Я сама все знаю... Лгут они... мол, обострение язвы желудка... Только напрасно... Последние месяцы, может, дни живу на белом свете... Господь призывает к себе мою несчастную душу! – Глаза ее затуманились слезами, но она справилась с собой, тихо произнесла: – Тебе сказали про Витю Сальникова, я вижу. Потому и приехала. Не верь никому – только своему сердцу!.. На краю могилы тебе говорю: жив Миша и к тебе вернется! Нужно только верить и ждать!..

– Конечно, Ольга Матвеевна, дорогая! Я знаю: Миша сильный, умный, осторожный... Действует решительно, но на рожон не лезет. Он к нам вернется!

Она говорила с такой страстью и искренней верой, что у больной стало легче на душе, мучившая ее боль, казалось, немного отступила и в глазах засветилась робкая надежда.

Глядя на затихшую Ольгу Матвеевну, Светлана подумала – задремала. Но та вдруг шевельнулась, попросила тихо:

– Наклонись ко мне, моя голубка! Прости, что не могу обнять, но дай хоть погладить тебя по головке... Скоро, скоро тебе рожать... Неужели не доведется мне увидеть внука?.. Нет, Господь этого не допустит! Обязательно доживу! – И подняла глаза, беззвучно произнося слова молитвы.

Утешить бы ее, заверить... но не смогла Светлана – слишком очевиден скорый конец...

– Я перед тобой, Светочка, виновата... Но мне убедиться надо было... что ты не дрогнешь, не согласишься на... Прости, что не поверила тебе до конца... Вижу – не права... – Она умолкла, восстанавливая дыхание, и продолжала: – На днях меня в ведомственный стационар положат как жену чекиста, погибшего при исполнении долга. Сколько пролежу там – не знаю; выйду ли оттуда – тоже. А ты тем временем родишь. – Снова пауза.

Светлана слушала затаив дыхание, чувствуя – произойдет нечто важное.

– Вот я и решила передать тебе в руки то, что Миша оставил мне, готовясь к отъезду. Собиралась вручить тебе после родов, но боюсь, состояние мое... не позволит. – Ольга Матвеевна сняла с шеи и передала ей маленькую связку ключей на тонкой цепочке. – Открой, родная, правое отделение секретера... выдвинь нижний ящик... Там увидишь голубой пакет. Возьми и передай мне...

Светлана все сделала как ей сказали.

– Так... теперь открой, достань из пакета документы... Да, эти... Это, дорогая, нотариально заверенное заявление Миши о признании своими рожденных тобой детей и согласии на ношение ими его фамилии. Я им горжусь и умру с чувством выполненного материнского долга!

Светлана в изумлении рассматривала бумаги. Ольга Матвеевна пояснила:

– Миша считал – это практически не понадобится. Но он так тебя любит... счел необходимым предусмотреть... вдруг не вернется...

Светлана чувствовала себя счастливой. Тихо-тихо целуя лицо Ольги Матвеевны, произнесла:

– Милая, дорогая Ольга Матвеевна! Не сомневайтесь – вы увидите своего внука... Я день и ночь молюсь об этом... Но если... если вас призовет к себе Господь – клянусь: мы с Мишей навсегда сохраним память о вас, о вашей прекрасной, благородной душе!..

В приподнятом настроении, с горячей любовью к Мише и Ольге Матвеевне она покинула их дом.

В канун Нового года Светлана родила Мише его первенца – здорового младенца мужского пола. Весил он более четырех килограммов, что говорило само за себя. Роды прошли благополучно; новорожденный и мать чувствовали себя превосходно.

На женском совете (Иван Кузьмич особой активности не проявлял) решено было назвать его Петром, в честь Светланиного дедушки, погибшего на фронте в Великую Отечественную войну. При регистрации ребенка возникли осложнения. Мальчику присвоили отчество родителя, и он стал Петром Михайловичем, но на фамилию отца записать категорически отказались: доверенность, оставленную Мишей, сочли недостаточной.

– Вы по ней сможете получить по суду алименты, если он передумает, – пояснили Светлане в загсе. – Для присвоения же фамилии требуется регистрация брака. Придется вам, милая, подождать, когда он приедет и усыновит ребенка.

Так новорожденный Петр Михайлович временно стал Григорьевым – к вящему удовлетворению Ивана Кузьмича, которого это обстоятельство примирило с состоявшимся, таким нежеланным для него фактом.

Сменив гнев на милость и признав внука, он тем не менее все реже появлялся дома – ночевал на зимней даче или уезжал в выходные на охоту.

Понять его было можно – в городской квартире царил теперь ералаш, а в центре его – Петр Михайлович. Несмотря на здоровый вид, он сразу начал болеть всеми возможными детскими хворями.

В круговерти забот о сыне боль и тоска по Мише, страх за его жизнь как-то притупились, отошли на второй план. Так длилось до тех пор, пока не вернулась из Афганистана следственная группа, в составе которой был направлен Михаил.

Когда раздался телефонный звонок и Светлана услышала в трубке знакомый голос Мишиного начальника, она чуть было не лишилась чувств от волнения.

– Светлана Ивановна, – сказал он ей строгим и усталым голосом, – наша группа выведена после выполнения задания на отдых. Мы пробудем неделю на базе, а потом разъедемся. Если хотите получить информацию о Михаиле Юрьевиче, приезжайте завтра к одиннадцати. Вы знаете куда. – И умолк, слыша ее учащенное дыхание; добавил быстро: – Не надо только заранее горевать. Миши с нами нет, но и его гибель – не факт.

Все время, прошедшее с момента звонка из воинской части и до встречи, Светлана считала минуты... Осунувшаяся, бледная, к десяти часам прибыла она к проходной загородной базы. Ей выписали пропуск и попросили подождать, пока за ней придет сопровождающий. Несмотря на то что она приехала раньше времени, ее сразу проводили к начальнику.

Представительный майор юридической службы, лет сорока, с небольшой проседью на висках, вежливо усадил ее на стул перед собой и предупредил:

– Светлана Ивановна, хочу сразу с вами договориться о следующем: никаких слез, никаких сцен! Мы не няньки, а солдаты; вернулись с войны. Мы много пережили и устали. Майор не был дипломатом и не выносил женских слез. Ему уже не раз приходилось разговаривать с членами семей погибших, и всегда он испытывал муки.