После этого в кабинете воцарилось молчание. Потом Бакстер раздраженно махнул рукой.

– И это все, что у нас есть? Поверить не могу!

– А как насчет идеи Джордан о раздвоении личности? – спросил Джон. – Мы так и не узнали ничего определенного о детстве Уитона и Фрэнка, но вопрос остается открытым. Все-таки давайте попробуем предположить, что есть некий художник, который страдает подобным расстройством психики и способен писать картины в абсолютно разных манерах. Так, что его не уличит ни один эксперт. Такое возможно?

Ленц откинулся на спинку дивана и скрестил руки на груди.

– Раздвоение личности – уникальная патология. Она может принимать как мягкие, так и ярко выраженные формы. Науке известны случаи, когда больной, находясь в одном образе, нуждался в сердечных каплях, чтобы выжить, а в другом – не испытывал никакой потребности в лечении. Находясь в одном образе, ходил с контактными линзами или в очках, а в другом имел стопроцентное зрение. Как это ни удивительно, но такое бывает.

– Продолжай, – буркнул Боулс.

– Вправе ли мы предполагать, – тоном лектора произнес Ленц, – что в одном теле могут сосуществовать два абсолютно непохожих по своей художественной манере творца? Теоретически это возможно. Но мы имеем дело не с чистым, я бы сказал – лабораторным, экспериментом, когда художник, страдающий раздвоением личности, пишет сначала одну картину, а потом совершенно другую. У нас серийные преступления, огромное количество жертв и полное отсутствие улик… Не могу себе представить, чтобы на все это был способен один человек, пусть даже и страдающий таким расстройством психики. В конце концов, у него по-прежнему только две руки и две ноги.

– Подожди! – вмешался Джон. – Джордан предположила, что такие «пациенты» не всегда осознают, что творят, находясь в ином образе. Это так?

– Совершенно верно. Как правило, одна из личностей доминирует над другой. И вот эта доминирующая личность в курсе всего, а подавленная может даже не подозревать о ее существовании.

– Боже правый… – пробормотал потрясенный Бакстер.

– Откуда широкая общественность узнала, что в природе случаются подобные вещи? – продолжал Ленц. – Правильно, из литературного произведения под названием «Странная история доктора Джекилла и мистера Хайда». Все мы читали эту историю и с тех пор пребываем в полной уверенности, что синдром раздвоения личности – это когда изощренный злодей прячется под внешне пристойной маской. Но на самом деле означенный синдром проявляет себя несколько иначе. У такого пациента нет «доброго» или «злого» лица. То, что принято называть «добрым», – это подорванная психика ребенка, столкнувшегося с сексуальным насилием, а «злое» – доминирующая личность, сумевшая пережить шок и – пусть обезображенная им – все же способная двинуться в своем развитии дальше. Вот и все.

Джон осторожно погладил ноющую ногу.

– Нам доводилось допрашивать немало маньяков, переживших в детстве сексуальное насилие. Много ли среди них было лиц, страдавших синдромом раздвоения личности?

– И много? – спросил Ленц.

– Ни одного.

Ленц улыбнулся, словно гроссмейстер, завлекший своего оппонента в ловушку, которой тот не видел до последнего момента.

– То-то и оно. Мы можем серьезно отнестись к идее, поданной мисс Гласс. Но для начала давайте уволим всех наших экспертов-искусствоведов и наймем новых.

– А почему бы и нет! – раздражился Джон. – Нам ни холодно, ни жарко от их заключений! Мы топчемся на месте! А тем временем и подозреваемые, и де Бек потешаются над нами, потому что каждый из них сказал нам гораздо меньше, чем знал, а мы и рады!

– Вингейт тоже много чего знал, – наконец подала голос и я. – Я это сразу почувствовала.

Бакстер вдруг вперил мне в переносицу тяжелый взгляд.

– Джордан… Может, вы все-таки соизволите раскрыть нам тайну Фрэнка Смита и Роджера Уитона?

Я тут же вспомнила умоляющее лицо Фрэнка…

– Н-нет, не могу. Вам придется поверить мне на слово – эта тайна не имеет к делу никакого отношения.

– Хотя бы намекните, – попросил доктор Ленц. – Это может быть важно.

– Это самая рядовая – я бы даже сказала, банальная – тайна. В ней нет ничего интересного.

Телефон на столе Боулса уберег меня от дальнейших расспросов цепкого доктора. Боулс снял трубку и сразу передал ее Бакстеру.

– Это твои ребята из Квонтико.

– Бакстер слушает.

Его лицо оставалось непроницаемым, как у профессионального игрока в покер. Невозможно было догадаться, хорошие новости он сейчас получил или плохие.

– Понял, – наконец бросил он в трубку и передал ее обратно Боулсу.

– Ну? – спросил Джон.

Бакстер оперся руками о стол инспектора.

– Телефончик ворованный и перепрограммированный. Отследить по нему личность утопленника не представляется возможным. Но чип удалось спасти, а он дал нам адресную книгу. И в ней значится прямой номер Марселя де Бека.

Джон вскинул руки в победном жесте, а мне вспомнился старик француз, замерший у стеклянной стены и устремивший задумчивый взгляд на далекие паруса. И еще я вспомнила, как тактично он рассказывал мне об отце и его коллегах по Вьетнаму.

Бакстер вынул из кармана сотовый и быстро набрал какой-то номер.

– Чрезвычайка? – спросил он. Я сразу поняла, что он имеет в виду штаб по чрезвычайным ситуациям. – Это Бакстер. Быстро выясните настоящее местонахождение Марселя де Бека. Я буду ждать.

Он напряженно молчал, и мы тоже молчали, глядя на него. Потом его лицо вдруг стало серым.

– Когда? Звоните в госдепартамент и министерство юстиции. Потом мне. – Он нажал кнопку отбоя и ожесточенно почесал кулаком небритый подбородок. – Шесть часов назад самолет де Бека покинул Кайманы. Экипаж оформил полетный план до Рио-де-Жанейро, но туда самолет не прибыл. Де Бек сейчас может быть где угодно.

– Твою мать… – прошептал Джон.

Прежде чем кто-то из нас успел отпустить еще одну реплику, телефон Боулса зазвонил снова. Тот включил громкую связь.

– Бакстер слушает.

– Дэниел, тебе кое-что хочет сказать Фаррел.

– Давай его.

– Дэниел? – услышали мы голос, который мог принадлежать только афроамериканцу.

– Здорово, Генри. Что у тебя?

– Нам только что позвонили по поводу вашей фотки, которую крутят по телику. Одна вдовушка из Кеннера. Она утверждает, что этот парень снимает у нее комнату. Говорит, что ошибки быть не может. По ее словам, его зовут Джонсон и он постоянно в разъездах. Коммивояжер. Записывай адрес: Вистерия-драйв, двести двадцать один. Это к северу от шоссе И-десять. Недалеко от аэропорта. Округ Джефферсон.

Бакстер был явно доволен.