Но, к сожалению, Вас это не тревожит. И вряд ли вспомните Вы в это время то золотое правило из Нового Завета, которое нельзя нам забывать: «Не делай другим ты того, чего не хочешь, чтобы причиняли тебе». Но, даже зная, мы его не применяем, пытаясь скрыть вуалью нелюбовь, и все зависит только от того, как Ваш ребенок сможет расценить такой «альтруистический» поступок. Скажет «спасибо» или же потом всю жизнь будет жаловаться Вам на головные боли, на боль в плечах, боль в животе, помимо постоянных депрессивных мыслей. Так что почти хрестоматийная для взрослых их головная боль или же боль в плечах ведет нередко родословную из детства.

И все зависит только от того, как Ваш обиженный Вами ребенок сумеет профильтровать всю правду и разукрашенную Вами ложь. И сможет ли дифференцировать, как врач, «симптомы нелюбви», которые почувствовал, даже когда еще о них не знал: тотальны они или же ситуативны. Ведь даже нелюбимый Ваш малыш ищет причины оправдать такую нелюбовь.

Когда-то удалось мне отыскать в одном из детских домов Казахстана для доктора из Грузии ребенка, которого она хотела бы усыновить. Родителей его лишили прав, и мальчик с малолетства жил забытым, заброшенным, совсем ненужным им, как старое и грязное хламье, жил среди равных, также никому не нужных, даже живым родителям, детей, которых бросили их мамы с папами, об этом не желая вспоминать.

Узнав, что его хотят взять в семью в Тбилиси, в которой будет все, что пожелает, и даже любовь новых мамы с папой, мальчишка-первоклассник вдруг исчез. В детдоме тут же подняли тревогу и вызвали милицию с собакой. Нашли его почти замерзшего в вагоне товарного состава, маршрут которого был в город, где когда-то раньше жил он сам. Придя в себя, он, плача, начал умолять всех оставить его в этом детском доме. Он все равно сбежит, он не поедет в этот далекий и таинственный Тбилиси, где его ждут приемные родители, он все равно их не полюбит никогда. Ведь его любят до сих пор родные мама с папой, которые делились с ним, когда все жили вместе, даже водкой, а водка им самим была очень нужна. Но они так его любили, так любили, что соглашались поделиться с ним… А то, что он был ими нелюбим, – обман и ложь. И если даже мама била, то за дело, ведь он их водкой поливал цветы, чтобы его хотя бы поругали и обратили б на него свое внимание. Мольбы ребенка оказали действие, но больше в этом детском доме я не смогла найти ему замену, из сотни находящихся в нем в это время «государственных» детей ни одного не оказалось без какой-либо патологии после серьезных консультаций со специалистами. Так что нужна ребенку или не нужна любовь родителей – судите сами.

* * *

В дверь кабинета тихо постучали, и медсестра из отделения пожаловалась мне, что новенький, которого я к ним направила сегодня, уже второй час беспричинно плачет и невозможно этот плач унять.

Я тут же с ней направилась в палату. Вова, рыдая, стоял у окна, впившись глазами в заоконный сумрак, пытаясь в нем кого-то различить, смотря в отблеск фонарей, чуть освещавших дорогу к главному крыльцу больницы, дорогу, по которой уходили… в то время как никто не приходил.

Я посмотрела на часы. Без пяти семь. Время свиданий на исходе, родителей больше уже не впустят. А он стоял и ждал, уставившись в окно, веря – не веря, что она еще придет, успеет… Этот измученный тотальной нелюбовью, как будто бы тяжелою болезнью, опустошенный ею до предела, еще совсем беспомощный малыш, безумно одинокий и продрогший от холода сердец, с ним бывших рядом. Малыш, так жаждущий хотя бы капельку любви… пытающийся вымолить ее у своей мамы. А мне казалось, что я вижу его сердце, большое – маленькое человеческое сердце, размером лишь с ребячий кулачок, трепещущее от испуга перед жизнью, трепет которого когда-то показал на своей лекции великий Януш Корчак, продемонстрировавший сердце малыша, боящегося взрослых, рассматривая его под рентгеном… Трепещущее сердце малыша, оставшегося без любви своих родителей.

* * *

Чем я могла ему помочь?

Я протянула Вове свою руку, и мы пошли с ним вместе в кабинет. Потом я позвонила его маме, сказав ей, что мы с Вовой понимаем, что ей сегодня было некогда прийти. Конечно же он подождет до завтра, хотя сейчас мечтает ей сказать «спокойной ночи», так же как она, наверное, ему.

– Спокойной ночи! – крикнул радостно мальчишка, хотя до ночи было далеко.

– Спокойной ночи, – кто-то глухо выдавил ему в ответ.

– Спокойной ночи! – кричал он без передышки, не понимая то, что разговор окончен и в трубке уже слышатся гудки.

– Спокойной ночи, мам, спокойной ночи! Она сказала мне «спокойной ночи»… Мама сказала мне «спокойной ночи»! Вы слышали, она сама сказала!.. – от радости захлебывался мальчик, в конце концов оставив телефон. – Она меня так любит, очень любит!.. – И он стал тут же фантазировать про мамину любовь…

* * *

А на моем столе лежал раскрытый том Цветаевой, мне со студентами хотелось посвятить ей вечер. Но даже гениальные стихи не вызывали во мне столько чувства, как переполненные горечью скупые строки:

«Я у своей матери старшая дочь, но любимая – не я. Мною она гордится, вторую любит!»

Не эта ли, не эта ль нелюбовь заставила Цветаеву когда-то метаться от одной земной любви к другой, ища пристанище своей измученной душе в безумных поцелуях и сумасшедше-гениальных строчках, рожденных манией любви, которая все время ускользала, когда, казалось, уже была рядом с ней.

Не эта ль нелюбовь ее навеки, как Прометея к скале, приковала к тому единственному, кого она не могла предать, ради другой земной любви и страсти? Не эта ль нелюбовь ее в конце концов и погубила, ведь компенсацию ей она так и не нашла.

«Я у своей матери старшая дочь, но любимая – не я…»

И это… оказалось на всю жизнь, и даже после жизни.

* * *

И тем не менее в газетах каждый день печатают о нежеланных детях, нечаянно сумевших посетить наш мир, все время дискутирующий о космических пришельцах, об инопланетянах… и…

«У нежеланных, тайно рожденных младенцев в Чехии появился шанс выжить. В Праге был открыт так называемый Baby-бокс. В нем, подобно сумке или чемодану в камере хранения, женщина может оставить своего нежеланного малыша. Как только дверца бокса закроется, сигнализация сообщит дежурному о подкидыше, и в течение минуты малыша заберут…»

«В Японии появится первое на всю страну специальное “окно приема детей”, куда матери анонимно смогут отдавать нежеланных детей, которые потом будут переданы на усыновление. Руководство госпиталя Икей на севере Японии планирует установить “колыбель аиста”, представляющую собой специальное окно-клапан в стене, за которым находится маленькая кроватка. После того как в ней окажется младенец, у дежурных раздастся звонок, так что они смогут сразу же заняться ребенком. Директору госпиталя пришла такая идея заботы о брошенных детях после посещения Германии, где уже существует подобный “детский инкубатор”»…

Наверно, все же лучше в «колыбель», чем стать подобным сумке, чемодану, придя без «чемоданов» в этот мир…