— Заткнись, идиот! Я тебе приказал обращаться с ним, как с любимой девушкой! А ты приносишь его с шишкой на голове размером в королевскую печать. Еще одно слово, и я брошу тебя пирангам!

Лафайет сделал усилие, попытался определить, где пол, и нащупал, что тот находится под его ногами. Он приоткрыл один глаз и обнаружил, что стоит, поддерживаемый за плечи, в большой комнате с высоким потолком, украшенной гобеленами, канделябрами, коврами, зеркалами в позолоченных рамах, полированной мебелью из богатого темного дерева. Перед ним в уютно выглядевшем кресле сидел маленький человечек с угрожающим выражением на зловещем лице с правильными чертами.

— Го-го-го, — пробормотал Лафайет и остановился, чтобы перевести дыхание.

— Сержант, если вы сделали из него идиота, я отрублю вам голову! — взвыл седовласый человек, вскакивая и кидаясь вперед.

— Лоренцо, — обратился он к Лафайету, — Лоренцо, это я, твой друг, принц Крупкин! Ты меня понимаешь? — он с волнением уставился в лицо Лафайета.

— Я… я вас понимаю, — с трудом выдавил Лафайет. — Но… но… вы… вы…

— Прекрасно, мой мальчик! Эй, вы, кретины, усадите моего гостя на эти подушки! Принесите вина! Как твоя голова, мой мальчик?

— Ужасно, — сказал Лафайет, морщась при каждом ударе пульса. — У меня уже почти прошло похмелье, когда я упал в шахту лифта, но и с этим я почти справился, когда этот болван ударил меня дубинкой по голове. Должно быть, у меня целых три сотрясения мозга, одно за другим. Мне нужен доктор. Мне нужно выспаться. Мне нужна пища. Мне нужна таблетка аспирина…

— И ты ее получишь, дорогой мой. Вместе с моими самыми искренними извинениями за это ужасное недоразумение. Я надеюсь, ты простишь мне те замечания, которые я высказал при нашей последней встрече. Я просто тогда очень устал. И я только собирался извиниться перед тобой, как сержант доложил мне, что ты прогуливаешься в моем дворе. Ах, да, кстати, как это ты очутился во дворе, если ты, конечно, не возражаешь против такого вопроса?

— Я прошел сквозь стену, по крайней мере, мне так кажется. Сейчас у меня в голове все немного перемешалось.

— О, конечно. Ну, да это не имеет никакого значения. Не думай об этом, расслабься, выпей вина. Потом немного поспишь и встанешь совсем здоровым. Конечно, после того, как мы поговорим.

— Я не хочу говорить, я хочу спать. Мне нужно болеутоляющее. Может быть, мне нужно даже переливание крови и, скорее всего, трансплантация почек. А вообще-то я умираю, так что все это тоже не может помочь, все усилия будут напрасны…

— Ерунда, Лоренцо! Скоро ты будешь свеж, как огурчик. А теперь есть вещь, о которой я хочу тебя спросить, или я хочу спросить об одной вещи — мы должны говорить грамматически правильно, ха-ха, так вот — где она?

— Кто?

— Не играй со мной в кошки-мышки, мой мальчик, — голос принца Крупкина стал более резок. — Ты знаешь, кто.

— Все равно скажите. Крупкин наклонился вперед.

— Леди Андрагора. Что ты с ней сделал?

— С чего вы взяли, что я с ней что-то сделал?

Его высочество, сверкая глазами, уставился на О'Лири. Он сцепил пальцы и так хрустнул суставами, что целые волны новой боли прокатились в голове Лафайета.

— У кого еще хватило бы наглости выкрасть ее из роскошных апартаментов, в которые я ее поместил по доброте сердечной, это неблагодарное создание?

— Хороший вопрос, — пробормотал Лафайет. — Скорее всего, это мог быть Лоренцо, и если бы он не сидел в камере, я…

— Вот именно! Что приводит меня к моему первоначальному вопросу: где она?

— Понятия не имею. Но если уж ей удалось от вас смыться, тем лучше для нее.

— Я вырву из тебя правду, даже если для этого придется пустить в ход раскаленные щипцы, жалкий червяк!

— А я-то считал, что со мной будут обращаться, как с любимой девушкой, — сказал Лафайет.

Глаза его были закрыты, и он с любопытством наблюдал за красными кругами, расширяющимися и сужающимися с каждым ударом его сердца.

— Я тебе покажу любимую девушку! Всю шкуру со спины спущу плеткой-девятихвосткой…

Крупкин замолчал, глубоко вздохнул, выпустил воздух сквозь сжатые зубы.

— Такова тяжесть ноши моей империи, — пробормотал он. — Я пытаюсь поступить с этим обманщиком, с этой змеей честно, и что я имею? Он швыряет мои милости мне в лицо.

Лафайет с трудом заставил свои глаза открыться и уставился на сердитое лицо принца.

— Это просто удивительно, — пробормотал он. — И вы говорите в точности, как он. Если бы я уже не встретил на своем пути Свайхильду, Халка, леди Андрагору, Спропрояля и герцога Родольфо, я поклялся бы, что вы на самом деле…

— А, этот скользкий уж Родольфо! Он тебя соблазнил, заставил свернуть с пути истинного, да? Что он тебе обещал? Я дам вдвойне! Втройне!

— Э-э, как бы это сказать, насколько я помню, он говорил что-то о неувядающей благодарности.

— Моя благодарность не завянет в 10 раз дольше, чем у этого жалкого барона!

— Я бы хотел, чтобы вы решились, наконец, на что-нибудь одно, — сказал Лафайет. — Что меня ждет: немилость или почести?

— Ну-ну, мой мальчик, я ведь всего лишь пошутил. Нам с тобой предстоит совершить такие дела! Весь мир лежит у наших ног! Богатства копей, морей и лесов, сказочные сокровища Востока!

Крупкин наклонился вперед, и глаза его мечтательно заблестели.

— Посуди сам, никто не знает расположения алмазных копей, самых богатых залежей золота, редчайших месторождений изумрудов! Но мы-то с тобой знаем, верно?

Он подмигнул.

— Мы будем работать вместе. С моим гением составлять планы и твоими талантами, — тут он опять подмигнул, — нет пределов тому, чего мы можем добиться!

— Моими талантами? Я, конечно, играю немного на гармошке — научился, слушая специальные курсы по телевизору…

— Ну-ну, передо мной можешь не притворяться, мой мальчик.

Крупкин с добродушным видом укоризненно покачал пальцем в воздухе.

— Послушайте, Крупкин, вы только даром теряете время. Если леди нет в комнате, то я понятия не имею, где она может быть.

Лафайет схватился руками за голову и бережно ее поддержал, как переспелую дыню. Сквозь пальцы он увидел, как рот Крупкина открылся, чтобы что-то сказать, потом захлопнулся, а сам принц замер, глядя на него с выражением полного удивления.

— Ну, конечно! — прошептал принц. — Ну, конечно!

— Что-нибудь померещилось? — спросил Лафайет.

— Нет, нет, все в порядке. Ничего не померещилось. Удивительно. То есть я хочу сказать, ничего не произошло. И мне внезапно пришло в голову, что ты устал, мой бедный мальчик. Уж, наверное, ты не откажешься сейчас от горячей ванны, и чтобы несколько девушек потерли тебе спинку, а потом уложили на удобную кровать? А когда ты отдохнешь, мы сможем поговорить сколько угодно о том, что тебе еще нужно. Да? Ну и прекрасно. Эй, вы!