что это, он даже знал, как она выглядит, слушая пронзительный идиотский крик, он думал о том, что только человек из всех живых созданий намеренно притупляет свои природные чувства и делает это за счет других, о том, что четвероногие получают всю нужную им информацию через обоняние, зрение и слух и не доверяют ничему другому, тогда как двуногий зверь верит только тому, о чем читает.

На следующее утро печка все еще излучала приятное тепло. Пока она мыла посуду после завтрака, он отправился заготовить еще немного дров тут же у домика, ему пришлось снять свитер, потому что солнце стало припекать по-настоящему, хотя это и не обмануло его, и он подумал о том, что в этих широтах День Труда, а не равноденствие отмечает прощальный вздох лета, его переход к осени и холодам, и тут она позвала его в дом. Он вошел: в центре комнаты стоял незнакомец, держа на плече большую картонную коробку, незнакомец был не старше его, босой, в широких выцветших брюках защитного цвета и майке, загорелый, с голубыми глазами, бледными выжженными солнцем ресницами и симметричными волнами соломенного цвета волос, — идеальная прическа, чтобы защититься от солнечного удара, — он стоял, задумчиво разглядывая статуэтку на камине. Через открытую дверь за ним Уилбурн увидел причаленное каноэ. — Это… — сказала Шарлотта. — Как, вы говорите, вас зовут?

— Брэдли, — ответил незнакомец. — Он посмотрел на Уилбурна, — его глаза на фоне кожи казались почти белыми, как на негативе, — протянув ему руку, второй рукой он удерживал на плече коробку.

— Уилбурн, — сказала Шарлотта. — Брэдли наш сосед. Он уезжает сегодня. Он привез нам припасы, которые у них остались.

— Не хочется тащить их назад, — сказал Брэдли. — Ваша жена говорит, вы собираетесь остаться еще на какое-то время, и вот я подумал… — Он пожал Уилбурну руку — короткое, жесткое, резкое, костоломное, бездумное пожатие, хватка биржевого спекулянта, пару лет назад окончившего какой-нибудь восточный колледж.

— Очень мило с вашей стороны. Мы будем рады. Позвольте, я помогу… — Но другой уже опустил коробку на пол, она была полна почти до краев. Шарлотта и Уилбурн вежливо отводили от нее глаза. — Огромное спасибо. Чем больше припасов у нас в доме, тем труднее будет волку забраться сюда.

— Или выжить нас отсюда, когда он заберется, — сказала Шарлотта. Брэдли взглянул на нее. Он улыбнулся одними зубами. Его глаза не смеялись — уверенные хищные глаза все еще удачливого гуляки-заводилы.

— Неплохо, — сказал он. — А вы…

— Спасибо, — сказала Шарлотта. — Выпьете кофе?

— Спасибо, я только позавтракал. Мы встали на рассвете. Сегодня вечером я должен быть в городе. — Он снова перевел взгляд на фигурку на камине. — Вы позволите? — сказал он. Он подошел к камину. — Я его не знаю? Кажется, я…

— Надеюсь, нет, — сказала Шарлотта. Брэдли посмотрел на нее.

— Она хочет сказать, мы надеемся, что пока не знаете, — сказал Уилбурн. Но Брэдли продолжал разглядывать Шарлотту, его бледные брови приняли вежливо-вопросительное выражение над глазами, которые не улыбались, когда улыбался рот.

— Его зовут Вонючка, — сказала Шарлотта.

— Теперь понимаю. — Он взглянул на статуэтку. — Вы его сами сделали. Я вчера видел, как вы рисовали. С того берега.

— Я знаю, что видели.

— Криминал, — сказал он. — Вы меня простите? Я не хотел подглядывать.

— А я и не пряталась. — Брэдли посмотрел на нее, и тут Уилбурн впервые увидел гармонию в его лице: его брови и рот одновременно приняли насмешливое, язвительное, безжалостное выражение, он весь излучал какую-то абсолютную и непобедимую уверенность в себе.

— Точно? — сказал он.

— В достаточной мере, — сказала Шарлотта. Она подошла к камину и сняла с него статуэтку. — Жаль, что вы уезжаете, прежде чем мы успеем нанести ответный визит вашей жене. Тогда хотя бы примите вот это на память о вашей откровенности.

— Нет-нет, правда, я…

— Берите-берите, — вежливо сказала Шарлотта. — Вам он куда нужнее, чем нам.

— Ну что ж, спасибо. — Он взял статуэтку. — Спасибо. Нам нужно быть в городе сегодня вечером. Но, может быть, мы заглянем к вам на минуту по дороге. Миссис Брэдли будет…

— Заглядывайте, — сказала Шарлотта.

— Спасибо, — сказал он. Он повернулся к двери. — Спасибо еще раз.

— И вам — еще раз, — сказала Шарлотта. Он вышел; Уилбурн наблюдал, как тот оттолкнул каноэ от берега и запрыгнул в него. Потом Уилбурн подошел к коробке и наклонился над ней.

— Что ты собираешься делать?

— Отнесу ее назад и брошу у его дверей.

— Ах ты, чертов дурак, — сказала она. — Ну-ка встань. Мы съедим все это. Встань, будь мужчиной. — Он выпрямился, она обвила его крепкими руками, прижимаясь к нему со сдерживаемой дикарской страстью. — Когда ты наконец повзрослеешь, глупый бездомный мальчишка? Неужели ты еще не понял, что даже последний тупица видит, что мы, слава богу, не похожи на супружескую пару? — Она крепко прижимала его к себе, чуть откинув назад голову, ее бедра вплотную прижимались к его бедрам и слегка покачивались, а глаза внимательно смотрели на него — желтый взгляд, непроницаемый и насмешливый, имевший еще одно свойство, которое он успел открыть для себя, — безжалостную и почти невыносимую искренность. — Пожалуйста, будь мужчиной, — крепко и откровенно прижимала она его к своим покачивающимся бедрам, хотя в этом и не было необходимости. Ей не нужно прикасаться ко мне, подумал он. Не нужно даже звука ее голоса, или ее запаха, вполне достаточно одного вида ее туфельки, какого-нибудь мимолетного эротического символа, оставленного лежать на полу. — Ну-ка давай. Вот так. Так-то лучше. Вот теперь ты молодец. — Освободив одну руку, она принялась расстегивать ему рубашку. — Правда, когда этим занимаются с утра, это считается плохим знаком или чем-то в этом роде, да? Или нет?

— Да, — сказал он. — Да. — Она принялась расстегивать его ремень.

— А может быть, это твой способ смягчать нанесенные мне оскорбления? Или, может, ты хочешь уложить меня в постель просто потому, что кто-то напомнил тебе о том, что я женщина?

— Да, — сказал он. — Да.

Чуть позднее они услышали, как отъехала машина Брэдли. Она лежала на его плече лицом вниз (только что она еще спала, и он чувствовал на себе ее расслабленную и тяжелую плоть, ее голова покоилась у него под подбородком, дыхание ее было глубоким и медленным), но, услышав затихающий вдали звук автомобиля, она приподнялась, уперев локоть ему в живот, одеяло сползло с ее плеч. — Ну, Адам, — сказала она. Но он ответил ей, что они и так всегда были одни.

— С того самого первого вечера. С той картины. И кто бы ни уезжал, наше уединение все равно не могло стать более полным.