Линь-цзи нужна была трагедия, драма, и он эту драму пережил в полной мере. Он собрался уйти, он отказался от всех надежд и чаяний, от всего, с чем он связывал свое пребывание в монастыре. Он разорвал эти путы. Почему? Оказывается, ему там нечего делать: он трижды спрашивал, трижды был избит и не понял, за что. Он живой человек, ему больно, тяжело. Притча умалчивает о том, что он делал, когда, «откланялся и скрылся», но наверняка он не был в бесстрастном состоянии. Далее, он пошел к Да-юю; значит, его взволновало, почему с ним так поступили. Что он испытывал? Там была и обида, вне всякого сомнения, но было и желание разобраться. Опять две силы его вели. Первые две силы, смирение и ограниченность, сходят со сцены благодаря усилиям старшего монаха после того, как они разделились; на их место заступают следующие две силы – желание разобраться и обида, которые также пока объединены в его импульсе, в его желании прийти к Да-юю и получить от него разъяснения. Это следует из ответа Линь-цзи Да-юю: «А я так и не знаю, допустил я ошибку, или нет».

Д: А, может быть, там кроме желания разобраться была все же не обида, а смирение?

А: Если бы не было обиды, он произнес бы фразу по-другому. Он бы сказал: «А я так и не знаю, в чем моя ошибка». В чем разница?

Д: Значит, он допускает, что его ошибки могло не быть. А из этого следует обида?

А: Претензия, а, значит, и обида на то, что с ним обошлись несправедливо. На чем сосредоточен Линь-цзи? На том, допустил он ошибку или нет. Какие чувства это рождает в его душе? Если допустил ошибку, то придется это принять, хоть и с недовольством, но признать, капитулировать. А если не допустил, то можно будет возмутиться (несправедливо же наказали!), но в душе испытать удовольствие. Как любопытно! Ему хочется, чтобы он не допустил ошибки, но точно так же хочется, чтобы наставник оказался прав. На одном конце – безупречный Линь-цзи, не допустивший ошибки, на другом конце – хороший наставник, указавший Линь-цзи на его реальную ошибку. Такой расклад присутствует в сознании Линь-цзи на тот момент, когда он приходит к Да-юю.

Что нужно сделать Да-юю, чтобы вывести Линь-цзи из этой ложной парадигмы? Каким образом он поступает с обидой Линь-цзи и как он сразу и безоговорочно поддерживает Хуан-бо? Как именно он это делает?

В парадигме Линь-цзи, в его воображении наставник, даже если и не допустил ошибки, то все же был жесток и бездушен с ним. Да-юй взламывает эту парадигму: «Хуан-бо – это бабушка. Он для тебя так выложился!» На каком уровне он работает! Ведь у Линь-цзи уже сложилось твердое убеждение о том, что Хуан-бо может, и Мастер, но при этом в первую очередь – черствый грубиян, задавака и драчун, которого медом не корми, а только дай поиздеваться над молодыми послушниками. Эта обида его сжала, стиснула, он вроде как и готов признать свою неправоту, но только сквозь стиснутые зубы.

А Да-юй выбивает у него почву из-под ног. Линь-цзи на мгновение зависает в воздухе, после слов Да-юя он испытывает шок, острый эмоциональный и интеллектуальный шок, потому что то, что сказал Да-юй, совершенно не соответствует ни одной из парадигм, присутствующих в сознании Линь-цзи. И когда он на мгновение теряет почву под ногами, в нем возникает возможность проникновения в сознание именно того импульса, который внутри нас все знает. Что понимает Линь-цзи? Какое именно озарение на него снизошло?

Д: Завеса рухнула.

А: Это было последнее, что произошло. У озарения, как мы сейчас видим, есть своя структура. Первое, что рухнуло у Линь-цзи – это его эговая система представлений о произошедшем, которая в нем уже была выстроена, как мы видим из его реплики. И именно она, его эговая система, именно ее защитная функция, претензия к другому в первую очередь, и ограждали его от возможности встретиться с подлинным озарением. Да-юй тоже знал, что озарение имеет свою структуру. И он действовал исходя из того, что было необходимо на тот момент. Представьте, что произошло бы, если бы он сказал Линь-цзи: «В Дхарме Будды у Хуан-бо нет ничего особенного». Что ответил бы монах? «Я так это и понял», – произошел бы перевертыш. Но он сказал это по-другому, а для того, чтобы сказать это по-другому, Да-юю пришлось произнести другие слова. Первое, что он сделал – убрал эговый спазм, который, собственно говоря, и был единственным на тот момент препятствием, которое надежно защищало сознание Линь-цзи от света озарения. Что происходит внутри Линь-цзи дальше? Развернем эту структуру. Линь-цзи понимает, что Хуан-бо работал с его состоянием. Что дальше?

Д: Потом он понимает, с каким именно состоянием.

А: Да, совершенно верно, этот переход очень важен.

Д: Чем он важен?

А: Тем, что он переход. Здесь начинается собственно озарение. До этого момента процесс идет только внутри эго.

Итак, первое, что происходит с Линь-цзи – это капитуляция эго. Он капитулирует, принимая все, что сделал для него Хуан-бо, понимая, что это не было нападками на его достоинство, надругательством или желанием самоутверждения, что Хуан-бо повел себя, как добрая бабушка. Это понимание и принятие было актом капитуляции. В любом озарении сначала всегда происходит капитуляция. После того, как он капитулировал, истина о том, с чем именно в нем работал Хуан-бо, открылась сама. Это произошло потому, что механизмы контроля капитулировали. Он понял, с чем в нем работал Хуан-бо, потому что капитулировало то самое эго, которое отвечало за благоговейность и стояло за той неразделенностью состояний его души, которую растревожил главный монах. Сначала эти состояния разделили, потом, разделив, преобразили оба элемента: смирение в жажду познания, а закукленность (ограниченность) в обиду. В фазе обиды эго было полностью подготовлено к акту капитуляции, все, что нужно было сделать Линь-цзи, – это просто оставаться честным. Можно сказать, что за него действительно всю работу произвели добрые бабушки, которых в данном случае было три. Капитулировало не только эго, которое обижалось, но и эго, которое благоговело, и эго, которое не понимало и нагнетало дух тяжести и трагизма. Капитулировало все эго целиком, не просто какая-то его часть, и когда оно капитулировало, свет истины озарил Линь-цзи сам собою, потому что он является чем-то абсолютно естественным и присущим каждому из нас, данным нам от Бога. Это самое настоящее, что в нас есть, и осознать это нам мешает только наше эго.

А когда он понял, что Дхарма Будды – это твое состояние, реальность присутствия, он произнес фразу: «Оказывается, Дхарма Будды у Хуан-бо ничего особенного не представляет». Но Да-юю этого показалось мало. Да-юй на удивление добрая бабушка. Что он сделал? Одно дело понять теоретически, и совсем другое – практически. И он тут же делает следующий шаг, не давая Линь-цзи опомниться, и не давая ему… Что сделать?

Д: Возгордиться.

А: Да. «А какие еще теории ты знаешь?» – спросил Да-юй. Что означает эта фраза в действительности? Для Линь-цзи она означала следующее: «Подтвердить свое просветление словами я тебе не дам, ты сможешь сделать это только действием». Что делает Да-юй? Будучи великим наставником, он этот импульс посылает дальше, до кулака Линь-цзи, а потом и его, Да-юего несчастного ребра, которое он подставил с гораздо большей сознательностью, чем Линь-цзи подставлял свою спину под палку Хуан-бо. Конечно же, Да-юй видел, что Линь-цзи испытал просветление, но он захотел ему помочь пройти еще дальше и тут же, мгновенно, вывел его на следующий этап просветления, хотя иногда между первым и вторым этапом проходят годы. Вот что бывает, когда человеку нечего терять.