Первыми письмами Н. Ф. фон Мекк и П. И. Чайковский обменялись 18 и 19 декабря 1876 года после заказа, переданного Надеждой Филаретовной Петру Ильичу через скрипача Котека. «Милостивый государь Петр Ильич, – писала Надежда Филаретовна, – позвольте принести вам искреннейшую благодарность за такое скорое исполнение моей просьбы. Говорить вам, в какой восторг меня приводят ваши сочинения, я считаю неуместным, потому что вы привыкли и не к таким похвалам». Петр Ильич ответил ей тотчас же: «Милостивая государыня Надежда Филаретовна, искренне Вам благодарен за все любезное и лестное, что вы изволите мне писать. С своей стороны я скажу, что для музыканта, среди неудач и всякого рода препятствий, утешительно думать, что есть небольшое меньшинство людей, к которым принадлежите и вы, так искренне и тепло любящее искусство».

Переписка между ними отличалась большой искренностью и затрагивала самые разные области жизни и искусства. О глубине и богатстве личности Н. Ф. фон Мекк, ее высоком музыкальном вкусе свидетельствуют многие ее письма. В одном из них она с большой силой описывает свои впечатления от музыки Чайковского: «Слушая такую музыку, чувствуешь, как поднимаешься от земли, как стучит в виски, как бьется сердце, туманится перед глазами, слышишь ясно только звуки этой чарующей музыки, чувствуешь только то, что происходит внутри тебя и как хорошо тебе, и очнуться не хочешь… Господи, как велик тот человек, который доставляет другим такие минуты».

Несколько ранее она писала Чайковскому: «Первое из ваших сочинений, которое я услыхала, было «Буря»; невозможно выразить то впечатление, какое она произвела на меня. Я несколько дней была как бы в бреду, не могла освободиться от этого состояния. Надо вам сказать, что я не умею отделять музыканта от человека и даже в нем, как в служителе такого высокого искусства, я еще более чем в других людях ожидаю и желаю тех человеческих свойств, которым поклоняюсь, и потому, как только я оправилась от первого впечатления «Бури», я сейчас хотела узнать, каков человек, творящий такую вещь. Я стала искать возможность узнать об вас как можно больше, не пропуская случая услышать что-нибудь, прислушиваясь к общественному мнению, к отдельным отзывам, ко всякому замечанию, и скажу вам при этом, что часто то, что другие в вас порицали, меня приводило в восторг – у каждого свой вкус!.. Мне кажется, не одни отношения делают людей близкими, а еще более сходство взглядов, одинаковая способность чувств и тождественность симпатий, так что можно быть близким, будучи очень далеким…Я счастлива, что в вас музыкант и человек соединены так прекрасно, так гармонично».

Кабинет и гостиная П. И. Чайковского в Клину

Строки эти во многом позволяют понять внутренние мотивы и побуждения этой богатой, но отнюдь не склонной к пустым, разорительным тратам женщины в ее настойчивом стремлении оказать поразительно щедрую помощь, которая стала подлинным откровением для Чайковского и эталоном истинного меценатства. Ее желание уберечь композитора от материальных тягот, освободить его для творчества было неподдельным, искренним и твердым. Она прислала Чайковскому 3 тыс. рублей на уплату всех долгов, расстроивших его материальное положение и являвшихся причиной его беспокойства. С этих пор, по свидетельству Модеста Чайковского, брата композитора, Надежда Филаретовна «вошла в свою роль покровителя, хранителя его покоя и стала виновницей его материального благосостояния».

Но еще более важным для Чайковского было глубокое чувство, которое руководило ее щедростью: «Я забочусь о вас для себя самой, – писала она, – в вас я берегу свои лучшие верования, симпатии, убеждение, что ваше существование приносит мне бесконечно много добра, что мне жизнь приятнее, когда я думаю о ваших свойствах, читаю ваши письма или слушаю вашу музыку, что, наконец, я берегу вас для того искусства, которое я боготворю, выше и лучше которого для меня нет ничего в мире, – также как из служителей его нет никого столь симпатичного, столь милого и доброго, как вы, мой добрый друг. Следовательно, мои заботы о вас есть чисто эгоистичные, и насколько я имею права и возможности удовлетворить им, настолько они мне доставляют удовольствие и настолько я благодарна вам, если вы принимаете их от меня».

Читая эти строки, думаешь: а есть ли вообще более высокое и благородное применение для денег, чем та бескорыстная, возвышающая душу помощь гениальному композитору, освободившая его силы для творчества, которую оказала Надежда фон Мекк? Благодарный и тронутый искренностью и чувством, с которыми была предложена ему помощь, Чайковский писал в ответ: «Надежда Филаретовна, каждая нота, которая отныне выльется из-под моего пера, будет посвящена вам! Вам я обязан тем, что любовь к труду возвратится ко мне с удвоенной силой, и никогда, ни на одну секунду, работая, я не позабуду, что вы даете мне возможность продолжать мое артистическое призвание».

Через некоторое время в трудной для Чайковского ситуации, после его разрыва с женой и отъезда за границу, когда он находился в глубоком душевном кризисе, Н. Ф. фон Мекк посылает ему 6 тыс. рублей и решает взять на себя постоянную заботу о его материальном благосостоянии, прося Чайковского «принять 6 тыс. рублей в год до того времени, когда он будет в состоянии приняться за профессуру в Москве». В ответ на извинения Петра Ильича она писала: «Разве я вам не близкий человек, ведь вы же знаете, как я люблю вас, как желаю вам всего хорошего, а по-моему, не кровные и не физические узы дают права, а чувства и нравственные отношения между людьми, и вы знаете, сколько счастливых минут вы мне доставляете, как глубоко благодарна я вам за них, как необходимы вы мне и как мне надо, чтобы вы были именно тем, чем вы созданы, следовательно, я ничего не делаю для вас, а все для себя; мучаясь этим, вы портите мне счастье заботиться о вас и как бы указываете, что я не близкий человек вам; зачем же так? – Мне это больно… а если бы мне что-нибудь понадобилось от вас, вы бы сделали, не правда ли? – Ну так, значит, мы квиты, а вашим хозяйством мне заниматься, пожалуйста, не мешайте, Петр Ильич».

Тронутый до глубины души такой заботой, Чайковский писал из-за границы в октябре 1877 года своему брату Модесту: «Все это предложено с такой изумительной деликатностью, с такой добротой, что мне даже не особенно совестно. Боже мой! До чего эта женщина добра, щедра и деликатна. В то же время и умна удивительно, потому что она, оказывая мне такую неизмеримую услугу, делает это так, что я ни на минуту не сомневаюсь в том, что она делает это с радостью». В знак благодарности и уважения к Н. Ф. фон Мекк композитор посвятил ей Четвертую симфонию. На первой странице партитуры он оставил надпись: «Симфония № 4. Посвящается моему лучшему другу».

Взаимоотношения между Н. Ф. фон Мекк и П. И. Чайковским, длившиеся более 13 лет, закончились трагично для них обоих. Переписка была неожиданно прервана Надеждой Филаретовной в конце сентября 1890 года. Одновременно прекратились и денежные выплаты. К этому времени общая сумма их приближалась к 85 тыс. рублей. Причины разрыва объясняются по-разному. Биографы сходятся лишь в том, что меценатка вынуждена была пойти на этот шаг под давлением родных, раздраженных длительной и чрезмерно высокой, по их мнению, денежной помощью композитору, а также странными, вызывающими разговоры в обществе отношениями между ними. Но можно с уверенностью говорить о том, что разрыв этот был причиной тяжелых душевных страданий обоих.