«Всех лиц, —заявлял нарком, —мнящих себя левыми и сверхлевыми и пытающихся в какой-либо форме вмешаться во внутренние дела Латвийской Республики, рассматривать как играющих на руку антисоветским провокаторам и злейшим врагам социализма и строжайше наказывать».

Вот так…

А С ФИННАМИ получалось худо — 5 октября 39-го года их пригласили в Москву на переговоры…

Приглашал сам Молотов, который позвонил Ирие-Коскинену и сказал, что Советское правительство хотело бы обменяться взглядами с финским правительством на некоторые политические вопросы. Нарком иностранных дел просил дать ответ в ближайшие дни…

Через два дня Молотов позвонил Коскинену вновь, а 8 октября уже наш полпред Деревянский позвонил министру иностранных дел Эркко и сообщил:

— Москва буквально гудит от негодования, господин министр! Мы удивлены — Балтийские страны сразу же приняли наши приглашения…

— Я не осведомлен об их поведении, господин Деревянский…

— Смотрите, но имейте в виду, что товарищ Молотов хотел бы видеть в Москве вас лично…

Но Эркко не поехал, заявив журналистам:

— Место министра иностранных дел — в правительстве страны…

Итак, Эркко только лишь пригласили за стол, а он на него даже ноги не хотел положить… А свиндхувуды еще обижались за невольный казус с русской идиомой!

9 октября в Москву поехал всего лишь государственный советник Юхо Кусти Паасикиви — до этого посол в Швеции… Почти семидесятилетний, Паасикиви был в Финляндии фигурой, конечно, известной. В 1918 году — президент Сената, с 1914 по 1934 год — генеральный директор Национального акционерного банка… Но в текущей политике его статус был невысок, а одна деталь в его прошлом выглядела по отношению к нам просто вызывающе — Паасикиви руководил финской делегацией на переговорах с РСФСР и подписал в 1920 году тот советско-финский договор, который и устанавливал границу чуть ли не в пригородах Питера… И этот договор оставлял за финнами половину Ладожского озера…

12 октября в 17.00 переговоры начались.

С советской стороны их вели Сталин и Молотов… Но и этого прозрачного намека финны замечать не желали…

Рядом с русскими лидерами сидели заместитель Молотова Потемкин и Деревянский.

Рядом с Паасикиви — Коскинен, полковник Паасонен и некто Нюкопп…

Разговор сразу пошел о территориальных уступках на суше и на море, и финны сразу начали «тянуть резину» — мол, нам нужно снестись с Хельсинки…

И даже после всего этого финны всего лишь предоставили меморандум полковника (финский генерал для Сталина был бы слишком великой честью) Паасонена, который в два счета доказал, что Финскому заливу не угрожает никакая опасность…

Ну, конечно— куда до финского полковника таким «придуркам», как русский царь Петр и целая плеяда русских адмиралов и военных инженеров, два с лишним века укреплявших подступы к «граду Петрову»! И что там за «мелочь» — сухопутная граница проходила от него в 32 километрах (при возможностях дальнобойной артиллерии до шестидесяти!).

И стоило ли принимать в расчет такой «пустяк», как тот, что даже адмирал Колчак видел в русских базах в Прибалтике и Финляндии гарантию защиты русской столицы… И уведомлял об этом в 1919 году Парижскую «мирную» конференцию.

Вторая встреча 14 октября началась в 16.30 и закончилась в 19.00…

Сталин был терпелив с финнами, как с несмышленым ребенком…

Он объяснял:

— Никто не виноват, что география такова, как она есть. Если бы фарватер к Ленинграду не проходил мимо вашего побережья, мы этот вопрос никогда не подняли бы…

— Но полковник Паасонен в своем меморандуме…

— Ваш меморандум односторонен и чересчур оптимистичен… Мы же должны рассчитывать на худшее… Царская Россия располагала крепостями Порккала и Найссаар с их двенадцатидюймовой артиллерией и военно-морской базой под Таллином. И это был непробиваемый заслон.

Паасикиви пытался возразить. Но Сталин, предвосхищая вопрос, говорил:

— Мы не претендуем ни на Порккала, ни на Найссаар, так как они расположены слишком близко к столицам Финляндии и Эстонии… Но другой эффективный заслон можно создать между Ханко и Палдиски… Поэтому нам нужен в аренду ваш полуостров Ханко… Мы можем даже прокопать канал на перешейке, и Ханко не будет связан с материковой Финляндией…

Сталин тут, во-первых, мягко, предельно тактично упрекал финнов за их нежелание понять тот простой факт, что не может великая держава позволить ни себе, ни кому-либо такое положение вещей, когда ее вторая столица находится в двух шагах от чужой границы.

Во-вторых, Сталин демонстрировал отсутствие планов аннексии Эстонии…

А далее он так же терпеливо продолжил:

— По законам морской стратегии проход в Финский залив надо перекрыть перекрестным огнем батарей с обоих берегов. Ваш меморандум исходит из того, что враг не смог проникнуть в залив, но если вражеский флот уже в заливе, что тогда? Юденич на нас уже нападал через Финский залив, нападали и британцы… Полковник туповато осведомился:

— Но сейчас кто на вас может напасть — Англия или Германия? Сталин посмотрел на него чересчур внимательно, и предельно вежливо ответил:

— Кто? Сейчас с Германией у нас хорошие отношения. Но в этом мире все может измениться… При нынешнем раскладе крупный флот в залив могут послать и Германия, и Англия… Обе нажимают на Швецию, желая иметь там базы, обе воюют друг с другом. Когда война между ними кончится, флот победительницы войдет в залив.

Даже полковник Паасонен присмирел, слушая этот глуховатый, спокойный увещевающий голос человека, которого в «интеллигентских» салонах Хельсинки именовали «диктатором» и «тираном»…

А «тиран» обстоятельно втолковывал:

— Вы спрашиваете, зачем нам нужен Койвисто? Я скажу вам, зачем… Я спросил Риббентропа, зачем Германия вступила в войну с Польшей? И он ответил: «Мы должны были отодвинуть польскую границу от Берлина». А ведь от Познани до Берлина —двести километров, господа!

Сталин помолчал, добавил:

— Относительно Койвисто… Если там установить шестнадцатидюймовые орудия, они прекращают любое передвижение нашего флота по акватории залива.

Город Койвисто на берегу Финского залива мы переименуем потом в Приморск, но интересно другое — в ответе Риббентропа в пересказе Сталина не было ссылок на Данциг, и ведь это было объяснимо… Если поляки не хотели вернуть немцам немецкий Данциг, то уж какой крик поднялся бы на весь «демократический» мир, если бы Гитлер до войны публично начал требовать возврата в Германию немецкого — до 1919 года — Позена?

Сталин не грозил. Однако смысл его слов — точных и выверенных, мог бы сказать финнам, что дальше великая Россия со своей неблагодарной бывшей приемной «дочерью» шутить не намерена… Но готова быть с ней щедрой… И Сталин продолжал: