— Тогда пусть, когда вернется, ко мне зайдет! А то все только я да я к ней… Я ей блиндаж покажу!

После завтрака Винька сбегал к себе на улицу Короленко. Помог Рите и Рае окончательно расчистить кухню и большую комнату — они готовили квартиру к побелке. За этой самоотверженной работой застала Виньку мама, она пришла на обед. Мама принесла покупку: новое изобретение для хозяек — керогаз. Это такая штука вроде маленькой печки на керосиновом горючем. Гораздо мощнее обычных медлительных керосинок и безопаснее гудящих примусов, которые иногда (по слухам) взрываются…

На этом серебристом, похожем на большую кастрюлю с ножками керогазе мама сварила вермишелевый суп и пожарила картошку: для Виньки, для Раи и Риты и для себя. Они пообедали прямо на полу, на расстеленных газетах, потому что все столы были задвинуты “в тартарар ы ”. И это было чудесно — почти как в экспедиции.

Когда Винька вернулся в “таверну”, Людмила шумно хлопала развешенные на перилах половики. Ей помогала Кудрявая.

— Я уж давно тебя тут жду, — сказала она без упрека.

— Дела ремонтные… — вздохнул Винька.

Он для вида тоже поколотил палкой по сплетенному из тряпиц коврику и потащил Кудрявую в блиндаж.

Кудрявая Винькино жилье одобрила, только сказала, что надо бы прибраться.

Они прибрались. Потом сели на топчаны друг против друга и поболтали о том, о сем. Винька рассказал о новых квартирантах. Поэтому Кудрявая не удивилась, когда они, поднявшись на двор, увидели там Ферапонта.

Ферапонт байковой тряпочкой полировал свои туфельки. Брюки на нем были другие, чистые, а гладкая прическа блестела.

— Здор о во, — небрежно сказал Винька.

— Привет, привет, — отозвался Ферапонт своим квакающим голоском. Поднял голову и уставился выжидающе.

— Это Валя, — сказал ему Винька. — Она во-он там живет, — и мотнул головой в сторону “хуторка”. А Кудрявой объяснил (будто до той минуты не говорил ей о лилипуте ни слова): — Это Ферапонт. Он артист. Ас-си-стент ил-лю-зи-о-ниста… — Выговорить это стоило труда.

Кудрявая — она молодчина! — не показала ни капельки любопытства к маленьким размерам артиста.

— Вы, значит, фокусы показываете, да?

— Всякое, — доброжелательно откликнулся Ферапонт. — И фокусы тоже…

— А “Ферапонт” это настоящее имя? Или специальное, для артиста?

— Ты думаешь, псевдоним? Нет, это по правде… — Ферапонт махнул еще раз по башмачкам и выпрямился. — Прошу прощения, уважаемая публика, пора на работу.

— А вы где выступаете? — вежливо поинтересовалась Кудрявая.

— Где придется. Мы народ бродячий. Нынче гастроли в Летнем театре на рынке. Но сейчас не представление, а репетиция. Готовим новый аттракцион.

— Какой? — проявил любопытство и Винька.

— “Человек-невидимка”.

— Ух ты!

— Вот так! Приходите на выступление, уважаемые, не пожалеете! — возгласил Ферапонт, будто кукольный зазывала у входа в театр Карабаса Барабаса. И застучал башмачками к калитке.

Кудрявая сказала, что пора домой. Винька пошел с ней. Они помогли бабушке окучить на двух грядках картошку. Потом сходили к бочаге, искупались (там опять никого не было, кроме стрекоз). Затем Винька вернулся в “таверну” и уселся с телескопом на крыше.

За тополями шипели и двигались паровозы. Винька стал думать о Глебке. О том, что все-таки есть, наверно, какая-то заоблачная страна, где сейчас живет Глебка. Светлая. И Глебке там хорошо… И потом они, может быть встретятся… Было грустновато, но не страшно. Раньше Винька боялся думать о смерти, а теперь — не очень.

Потом Винька увидел в трубу, как по переулку шагает к калитке перевернутый вниз головой Ферапонт. Его обезьянье личико было неулыбчивым.

Винька по лестнице спустился на доски. Встретил Ферапонта у крыльца. Сказал пренебрежительно:

— Тоже мне приглашальщик. “Приходите на представление!” Спросил бы: “А деньги у вас есть на билеты?” Мог бы и провести по знакомству-то…

Ферапонт ответил с превосходством взрослого, который не обижается на пацана:

— Я предусмотрел. Будет для тебя контрамарка.

— Тогда и для Кудрявой!

— Для кого?

— Ну… для Валентины. С которой я тебя познакомил.

— А! Конечно! Для нее тем более…

— Почему “тем более”? — слегка возревновал Винька.

— Убогие должны помогать друг другу.

— Никакая она не убогая!

— Хромая же, — сказал Ферапонт грустно и необидно.

Винька все равно обиделся.

— Не знаешь, а говоришь! Ей скоро операцию сделают! И все будет нормально!

— Ну и ладно тогда, — покладисто отозвался Ферапонт. — Раз нормально, тогда конечно… А мне вот никакая операция не поможет. Длиннее не стану, хоть тракторами растягивай.

Винька виновато примолк. Затоптался босыми ногами на щелястых досках. А Ферапонт достал из кармана тенниски два бумажных квадратика.

— Держи.

Бумажки были обычные, из клетчатого тетрадного листа, но на них — размашистая непонятная роспись и круглая печать с блеклым словом “Госфилармония”.

Винька затоптался сильнее и пробормотал “спасибо”.

— На здоровье… Это завтра в два часа. Приходите пораньше, сядете ближе. Места не нумерованные…

2

В длинном доме над оврагом все комнаты — кроме крайней, где жила Людмила с семейством — были проходные. Чтобы не беспокоить других жильцов, Винька обычно пользовался окном: прыг — и у себя в комнате! Снова прыг — и на дворе! Но сегодня он ради любопытства прошел дом насквозь. Как там устроились квартиранты-артисты?

Оказалось, что устроились необычно. Явно по-артистически. На столе Винька увидел блестящую высокую шляпу — цилиндр. Рядом лежал прозрачный шар зеленоватого стекла (размером с тот мячик). Кровать была отгорожена ширмой из бамбуковых реек и блестящей материи с нарисованными тиграми — наверно, японской! Винька не стал задерживаться, поскольку из-за ширмы раздавалось похрапыванье. Видимо, Рудольф Яковлевич Циммеркнабе почивал после артистических трудов.

А Ферапонта нигде не было: ни на дворе, ни на кухне, где тетушки, Никита и Людмила опять играли в лото. Винька играть не стал. Он умаялся за день и хотел спать.

Когда Винька спустился к блиндажу, он увидел сквозь рогожный полог желтые проблески — горела свечка. Кто там? Винька опасливо просунул голову.

На топчане, качая башмачками, сидел Ферапонт.

— Я тут… в гости к тебе без спросу. Можно?

Винька пожал плечами: чего, мол, спрашивать, если уже влез. И сказал нахмуренно:

— Курил, что ли?