Точно неизвестно, сколько времени Гертрауд провела с Евой Браун в Бергхофе. Согласно ее собственным воспоминаниям, она приехала в конце июля, а уехала в начале января 1945 года. О Рождестве 1944-го она говорит: «Не могу вспомнить, преподносила ли я ей подарок. У меня не было возможности пройтись по магазинам, и я ни разу не ездила в Берхтесгаден. Так что, наверное, я подарила ей что-нибудь свое». Но ведь Гертрауд могла сделать покупки, когда они с Евой отправились в Мюнхен 16 декабря 1944 года. Другая версия гласит, что Ева провела Рождество либо у себя дома, либо с семьей, после чего покинула Мюнхен, чтобы отпраздновать Новый год с Гитлером в Берлине. Гертрауд заключает: «Я оставалась [где? В Бергхофе? В Мюнхене?] где-то до второго или третьего января, а потом мама вызвала меня домой, так как отец тяжело заболел. Я написала Еве благодарственное письмо, но ответа не получила. Больше я ее никогда не видела и не слышала».

Гертрауд — единственная, кто что-то знает о шести месяцах жизни Евы между провалом заговора фон Штауффенберга и Новым годом 1945-го, и кроме того, единственная живая родственница Евы. Точен ли ее рассказ о пребывании в Бергхофе, или же это мешанина из воспоминаний о реальном, но гораздо менее продолжительном визите, собственных фантазий и впечатлений от послевоенных рассказов обитателей Бергхофа, таких, как Траудль Юнге и Альберт Шпеер? Кузина Евы — здравомыслящая и честная женщина, не из тех, что способны лгать намеренно, но воспоминания пожилых людей об ушедших годах часто приукрашены и повествуют скорее о том, что бы им хотелось считать своим прошлым, чем о том, что было на самом деле. Немецкая писательница Сибилла Кнаусс, поскольку действие ее книги «Кузина Евы» разворачивается в Бергхофе и охватывает эти последние месяцы, много разговаривала с Гертрауд и близко познакомилась с ней. Она принимает ее версию событий с одной лишь оговоркой: «У меня такое ощущение, будто Гертруда Вейскер бежала от него [своего прошлого] через повествование о нем. Это стало своего рода избавлением, но, по-моему, ей очень приятно находиться в центре внимания. Мне было бы вполне достаточно нескольких интервью, но она все никак не могла наговориться».

Утверждение фрау Вейскер, что она жила в Бергхофе полгода, решительно оспаривает Флориан Бейерль, увлеченный и эрудированный местный историк-любитель, досконально изучивший жизнь Гитлера в Оберзальцберге. Мы с ним беседовали за ужином в одной из многочисленных пивных Берхтесгадена чудесным августовским вечером. По вымощенной булыжником площади за окном прогуливались толпы туристов. Он уверял меня, что Гертрауд преувеличивает или просто плохо помнит подробности своих каникул в гостях у кузины. В разговоре с ним фрау Миттльштрассе (занявшая должность экономки в Бергхофе после ухода Дёринга и остававшаяся там до конца войны) неоднократно подчеркивала, что не помнит ничего об этом посещении и что Гертрауд никак не могла гостить целых шесть месяцев, иначе она бы ее запомнила. Честно говоря, добавила фрау Миттльштрассе, она вообще не припоминает подобной гостьи. По ее словам, к 1944 году от каждого обитателя Бергхофа, включая Еву Браун, требовали талоны на еду, и хотя повара договаривались с местными фермерами о закупке дополнительных пайков, фрау Миттльштрассе заявила, что кормить лишний рот столь долгое время не представлялось возможным. Тем не менее все в Бергхофе питались хорошо — по сравнению с остальным населением Германии уж точно. Их рацион пополнялся свежими фруктами из сада при кухне, яйцами от кур с собственной фермы, коровьим молоком оттуда же и рыбой из озера. И разве не могла Гертрауд привезти свои талоны из Йены? И не может ли быть, что это у фрау Миттльштрассе, а не у нее начались провалы в памяти пятьдесят лет спустя?

Дальше господин Бейерль предположил, что фрау Вейскер не сумеет найти дорогу в Чайный домик, хотя, по ее словам, они с Евой ходили туда чуть ли не каждый день. (Даже если это правда, некоторое замешательство простительно: само здание разрушено почти до основания, а горный склон, на котором оно стояло, зарос высокими деревьями, да и тропинка давно исчезла, так что и прежний завсегдатай не отыскал бы место без затруднений.) С другой стороны, Марион Милн, режиссер отмеченного наградой фильма «Адольф и Ева», проведшая немало часов в обществе Гертрауд, сказала:

Марион добавила: «Я все время чувствовала, что она говорит правду, но, может быть, чуть-чуть путается в воспоминаниях, вносит некоторую двусмысленность в детали и факты, слегка приукрашивая истину, чтобы представить Еву в лучшем свете». Она подчеркивает, что в архивах хранится пленка, запечатлевшая обеих кузин в купальниках на берегу Кёнигзее. Значит, Гертрауд определенно была там, пусть и не так долго, как говорит. Фотография, снятая ее отцом, на которой Гертрауд сидит за столиком уличного кафе в Йене, подписана «Гертрауд, лето 1944». Поскольку обе датировки неточные, головоломка остается в силе.

С 2001 по 2005 год, через шестьдесят лет после того, как она скрашивала одиночество Евы в Бергхофе, я посещала фрау Вейскер несколько раз и подробно расспрашивала. Во время первой встречи меня приятно удивили ее энергия и живость. В восемьдесят с небольшим лет она была — и остается — умной женщиной, способной ясно излагать свои мысли. И события тех лет она помнит в мельчайших деталях. Возможно, потому, что ей так долго пришлось держать воспоминания при себе. Но она хотела во что бы то ни стало восстановить доброе имя безбожно оклеветанной кузины, и не исключено, что это порой вынуждало ее поступиться истиной. Ее ненависть к человеку, погубившему жизнь Евы — и миллионов других людей, — не уступает ее преданности двоюродной сестре. Не сказать, чтобы она сознательно преувеличивала продолжительность своего пребывания в Бергхофе. Но в какой-то момент она точно была там, причем достаточно долго, чтобы, независимо от действительного срока, составить о привилегированном, но вместе с тем унылом существовании Евы полное впечатление и поделиться им. В ее памяти сохранился живой и печальный образ кузины — здоровой и сильной молодой женщины чуть за тридцать, но без мужа, детей, любовника, половой жизни и собственной семьи, упакованной в блестящую обертку и третируемой ведьмами Оберзальцберга. Гертрауд придает лишениям Евы гораздо больше значения, чем окружавшей ее бессмысленной роскоши.

На мой взгляд, история фрау Вейскер звучит по большому счету правдиво. Возможно, она чрезмерно подчеркивает свою близость с Евой — учитывая, что та была на двенадцать лет старше: значительная разница, когда одной женщине тридцать два, а другой, наивной и возвышенной, всего двадцать один. Но последней живой родственнице это вполне можно простить. В целом я ей поверила, и она подкрепила сказанное многочисленными доказательствами. Она откопала подаренные ей Евой безделушки: дешевую коробочку ярких оранжево-розовых румян Coryse Salome (видимо, Гитлер или кто-то из его подчиненных привез ее для Евы из Парижа, что странно, поскольку он терпеть не мог накрашенных женщин, но из-за ужасного цвета она явно этими румянами не пользовалась) и набор для туалетного столика — не из настоящего серебра, а посеребренный, потускневший от времени и местами потертый. И вытащила семейный фотоальбом. Мать Гертрауд Паула когда-то так разозлилась, увидев Гитлера в окружении членов ее семьи на одной из фотографий со свадьбы Гретль, что схватила ножницы и вырезала его. Неровные очертания его силуэта остались в память о ее гневе. Гертрауд добавила, что раньше у нее было гораздо больше фотографий Евы, но она продала их на мюнхенском аукционе где-то в восьмидесятых. Где и когда именно, она не помнит. Я перекопала архивы аукционных домов Мюнхена, включая наиболее вероятный, Hermann Historica, но ни я, ни сотрудники учреждений не нашли записи о подобной продаже.