Касым и Якуб «ступили на Литовские же порубежья» [ПСРЛ, т. XXIII: 153]. Не менее важно оказалось и свидетельство 1449 г., когда царевич Касым, вышедший из Звенигорода, отразил набег Сеид-Ахмета на р. Пахре [ПСРЛ, т. XXV: 270; т. XXVI: 206; т. XXVII: 115]. Это вполне укладывалось бы в русло политики Василия II по привлечению татар на пограничную службу Русского государства. Кроме того, земли могли быть отданы Касыму и Якубу в начале 1447 г. в качестве вознаграждения за помощь, оказанную великому князю в борьбе с Дмитрием Шемякой[297].

Однако в современном исследовании Б. Р. Рахимзянова была отвергнута версия о переходе Звенигорода Касыму: «Царевичи во время заключительного этапа феодальной войны 1445–1453 гг. попросту не могли находиться в одном месте, так как они поддерживали Василия II и находились там, где более всего нужна была их боевая конница и пешие отряды. Это мог быть как Звенигород, так и другой населенный пункт…» [Рахимзянов 2001: 126–127]. Все же, если допустить вероятность хотя бы временного размещения татар в Звенигороде, становится ясно, насколько малое значение имело то, кто оказывался во главе города с санкции великого князя московского.

Звенигород возник как пригород Москвы в XIV в. В первую очередь город-крепость должен был выполнять оборонную функцию на юго-западных подходах к Москве. Сохраняя это качество и во второй четверти XV в., Звенигород не мог быть оппозиционно настроен к своему главному городу или служить базой для междоусобной борьбы против московского князя. Во время княжеских усобиц Звенигород, как и Коломна и Дмитров, продолжал оставаться неотъемлемой частью собственно Московской земли, поддерживавшей всей своей земщиной московского великого князя Василия II.

Дмитров и волости

В ходе усобиц второй четверти XV в. Дмитров не раз переходил из рук в руки. Дмитровская земля, безусловно, представляла большой интерес для местных князей, но она была исторически связана с Москвой не менее крепко, чем Коломна или Звенигород. Л. В. Черепнин справедливо характеризовал позицию города: «Дмитров не принадлежал к числу городов, выступивших в феодальной войне на стороне Галицких князей» [Черепнин 1966: 113].

Дмитров можно отнести к древнейшим центрам Северо-Восточной Руси. Город был заложен на р. Яхроме в 1154 г. [ПСРЛ, т. XXV: 58]. М. Н. Тихомиров объяснял такое почти одновременное появление Москвы и Дмитрова «строительной деятельностью Юрия Долгорукого по укреплению северо-западных рубежей Залесской земли» [Тихомиров 1956: 410]. Он писал о местоположении города: «Подобно тому, как Москва прикрывала дорогу, шедшую по Москве-реке, а Коснятин – по Нерли, Дмитров заслонял те пути в Суздальскую землю, которые шли по Яхроме и Дубне» [Тихомиров 1973: 172]. Город-крепость был построен на плоском рельефе, в низине, что соответствовало фортификационным требованиям XII в. [Тихомиров 1956: 411; Раппопорт 1961: 176–177].

После монголо-татарского нашествия, возможно в 40-е годы XIII в., было образовано самостоятельное Галицко-Дмитровское княжество[298]. Причины такого объединения В. А. Кучкин находил в тяжелом положении страны: «…именно в первые годы после Батыева нашествия из разоренной Северо-Восточной Руси непросто было выкроить территориально компактные уделы» [Кучкин 1984: 116]. В конце XIII – начале XIV в. Галицко-Дмитровская земля распалась на два отдельных образования – Галицкое и Дмитровское княжества[299]. Однако В. А. Кучкин имел все основания отмечать, что в отношении этих городов «традиции владельческого единства дожили даже до XV в.» [Кучкин 1984: 245–246].

Время присоединения Дмитрова к Москве является дискуссионным вопросом[300]. Исследователи XIX – начала XX в. считали вхождение Дмитрова и Галича в состав Московских земель событиями одного порядка и связывали это с походом Дмитрия Донского против Дмитрия Галицкого [Соловьев 1988: 448; Ключевский 1988: 16; Любавский 1929: 62; Пресняков 1998: 388]. В работах современных авторов В. А. Кучкина и К. А. Аверьянова эти два процесса были окончательно разделены.

В. А. Кучкин полагал, что присоединение Галича и Дмитрова было осуществлено не именно к московским землям, а к великому княжению. Во время великого княжения Михаила Ярославовича Тверского, по мнению исследователя, «Дмитров и Галицкое княжество были поставлены в какую-то зависимость от великокняжеской власти» [Кучкин 1984: 244]. На широком временном отрезке от Ивана Калиты до Дмитрия Донского предусматривалось сохранение «Галицких и Дмитровских рубежей»[301] [Кучкин 1984: 255]. Окончательное вхождение Дмитрова в состав московской вотчины В. А. Кучкин относил к промежутку 1359–1368 гг. В качестве наиболее вероятной даты он предлагал 1360 г., когда Дмитрий Иванович потерю владимирского стола «компенсировал захватом соседнего с Москвой небольшого Дмитровского княжества» [Кучкин 1984: 247].

К. А. Аверьянов пошел еще дальше в выявлении дмитровско-тверских связей, утверждая, что «в начале XIV в. Дмитров являлся тверским владением» [Аверьянов 2001: 94]. Исследователь ссылался на то, что «в начале XIV в. представители дмитровской ветви рода, в лице Бориса Давыдовича, находились в положении “слуг” у тверских великих князей» [Аверьянов 2001: 94]. Исследователь считал, что Дмитров отошел к Москве в итоге женитьбы Семена Гордого на Марии Александровне, дочери тверского князя Александра Михайловича. В итоге Дмитров перешел к московским князьям в конце XIV в., после пострижения в монахини вдовы великого князя московского [Аверьянов 2001: 97].

Присоединение Галича и Дмитрова к Москве проходило постепенно. Первоначально Дмитрий Иванович «дал в уделъ Галичь, Дмитровъ с волостьми» Владимиру Андреевичу Серпуховскому [ДДГ: 23 (№ 7)][302]. В. А. Кучкин так комментировал это решение великого князя московского: «На первых порах Дмитрий Иванович отдает Галич и Дмитров под управление (временное) такого лица, которое было связано родственными отношениями и с московским княжеским домом, и с местной династией» [Кучкин 1974: 379]. Отец Владимира Андреевича – Андрей Иванович – был женат на дочери галицкого князя. К. А. Аверьянов делал из этого пожалования несколько другой вывод. По его мнению, такое решение было направлено против претензий тверских князей. Он предполагал, что «Владимир Андреевич Серпуховской был вынужден посадить в Дмитрове на правах “слуги” своего деда князя Ивана Федоровича Галичского, имевшего по родовому счету не меньше прав на Дмитров, чем тверские князья» [Аверьянов 2001: 98].

Предчувствуя скорую смерть, Дмитрий Донской отнял эти города у своего двоюродного брата, что, по мнению Л. В. Черепнина и ряда других исследователей, привело к межкняжескому конфликту [Черепнин 1948: 38–41; Кучкин 1974: 378; Фетищев 2003: 38–40].

В духовной грамоте Дмитрий Донской разделил Галич и Дмитров по разным владениям своих сыновей. Есть основания предполагать, что уже под влиянием Москвы проходило оформление территории собственно Дмитровский земли. Например, А. Е. Пресняков вообще не признавал серьезным фактом единичное упоминание князя Бориса Дмитровского и не считал Дмитров XIV в. «стольным городом особого княжества; такое значение за ним не закрепилось, и он остается Галицкой волостью» [Пресняков 1998: 388]. Также М. К. Любавский не выделял Дмитров в особое княжество, оценивая его лишь как часть Галицкой земли [Любавский 1929: 63].

Завещание Дмитрия Донского обозначило новое положение Дмитрова: он стал главным