– Симпатическая… – повторила Мэй, и Мартин понял, что жена ухватилась за слово, которое звучало нежно и по-доброму.

– Симпатическая офтальмия, – продолжала объяснять Тэдди. – Это редкое воспаление глаза, которое иногда развивается в глазу, как следствие повреждений в другом. Ее признаки включают серьезную светочувствительность, трудность в фокусировке и заметное разбухание в глазу, который не пострадал от травмы.

– Но это случилось много лет назад, – возразил Мартин. – Йоргенсен ударил меня в Ванкувере почти четыре года назад…

– Такое состояние может проявиться в пределах одной или двух недель, а может притаиться на долгие годы.

– Но как? – спросила Мэй, уцепившись за руку Мартина. – Звучит невероятно.

– Повреждение части внутреннего вещества, из которого состоит поврежденный глаз, инициирует симпатический, иммунологический процесс, который неблагоприятно воздействует на тот же самый тип ткани в другом глазу. Парном органе, которым является второй глаз.

– Но кортизон помог? – спросил Мартин. – Именно поэтому вы хотели знать, были ли у меня инъекции?

– Может иногда помочь. Но длительное его использование ведет к тому, что организм перестает вырабатывать свой собственный материал, а в некоторых случаях начинает вырабатывать и накапливать сопротивляемость его воздействию.

– И что тогда? – спросил Мартин.

Он чувствовал взгляд Тэдди и слышал сдерживаемые рыдания Мэй. Мэй была огорчена и перепугана настолько, что Мартину хотелось спрятать ее в своих объятиях и успокоить. Сказать, что все будет хорошо. Но он словно окаменел, не в силах сдвинуться с места.

– Я слепну? – сумел выдавить из себя Мартин Картье, обращаясь к Тэдди.

– Да, – ответила она.

Но все же положение было не столь безнадежным. Тэдди ввела Мартину инъекцию кортизона, вызывая онемение области рядом с его глазом перед предоставлением ему укола. Потом она предписала ему короткий курс высокой дозы преднизолона. Через неделю она проверила бы воспаление и определила, что делать дальше.

Хирургическое вмешательство было наиболее вероятно обозначено. Тэдди предлагала «склеральное выпучивание», операцию, в ходе которой она будет пришивать силиконовую скобу к белку глаза позади век. Другим вариантом могли стать внутриокулярные газовые введения: крохотный воздушный шарик заменял силиконовую скобу. При успешном развитии ситуации воздушный шарик можно было бы удалить после того, как сетчатка заново прикрепилась.

Мэй и Мартин слушали затаив дыхание. Пальцы Мартина заледенели, вид у него был отрешенным, словно он мысленно уже покинул комнату. Мэй подумала, что ей следовало бы делать пометки. Ей надо бы вытащить свой органайзер из соломенной сумки и записывать в него все, что говорит Тэдди.

– Процент успеха при анатомическом переприложении сетчатки весьма высокий, – сказала Тэдди. – Что же касается макулы, тут еще надо подумать.

– Макула? – тупо переспросила Мэй.

Вроде бы Тэдди уже объясняла, что это такое? Если бы она вела записи, она поняла бы Тэдди и не заставляла ее повторяться.

– Наиболее чувствительная, центральная секция сетчатки. – Тэдди, похоже, ничего не имела против повторно го объяснения. – Если макула была отделена на протяжении уже слишком долгого времени, прогноз для хорошего центрального видения может быть малообещающим.

– Что же тогда считать не столь малообещающим? – спросил Мартин. – Забудьте про это и расскажите, что поможет.

– Для сложных типов отслоений, подобных вашему, мы применяем многократные процедуры, такие как витриэктомия, или удаление стекловидных тел. Мне требуется досконально изучить ваш случай, прежде чем я смогу говорить наверняка. Давайте посмотрим, как на вас подействует преднизолон, и когда вы вернетесь через неделю…

– Неделю! – Мартин взорвался. – У меня нет недели. Скоро начнутся тренировки, и я должен быть на пути к восстановлению к тому времени.

– Мартин, я знаю, это удар для вас. Но попытайтесь понять: мы пробуем спасти столько из вашего зрения, сколько можем. Мы не говорим о восстановлении вашего зрения… скорее – о попытке приостановить ухудшение и…

– Вы хотите сказать мне, что я больше не смогу играть в хоккей? Никогда?

– Да. – Тэдди сложила руки на столе и не спускала глаз с Мартина.

В ее прямом взгляде чувствовалось сострадание. Мэй вздрогнула, это страшное слово пробрало ее до костей. Мартин вырвал руку.

– Ты идешь, Мэй? – бросил он жене, вскочив с места. – Идем же.

– Мартин! – Мэй попыталась успокоить его. – Дослушай доктора.

– Я уже услышал все, что мне требовалось. Идем.

– Лечение должно начаться незамедлительно, – спокойно проговорила Тэдди, словно Мартин по-прежнему сидел перед ней, а не готовился бежать. – Мы не должны терять время впустую.

– Вот именно, – резко оборвал ее Мартин. – Именно поэтому я ухожу отсюда.

Он схватил свою куртку, уронил ее, снова поднял. Направляясь к двери, он выбрал неправильное направление и врезался в книжный шкаф. Он развернулся и шагнул к выходу.

– Мэй?!

– Сядь, Мартин, – взмолилась она. – Пожалуйста, мы же говорим о твоих глазах!

– С моими глазами все почти в полном порядке. Я прочел таблицу в Ла-Залле, не так ли? Ты идешь со мной?

– Послушай меня, Мартин, – ожесточенно заговорила Мэй, слезы заволакивали ей глаза. – Все это время я делала все по-твоему. По твоему расписанию, не моему. Мы не можем больше притворяться. Я не позволю тебе. Я слишком сильно люблю тебя.

– Жду тебя в машине, – холодно процедил Мартин и хлопнул за собой дверью.

Мэй схватила голову руками и зарыдала. Выйдя из-за стола, Тэдди погладила ее по спине.

– Вполне нормальная реакция для него, – успокоила ее Тэдди. – Ничего другого я и не ожидала бы от Мартина. Принять ситуацию такой, какая она есть, сейчас выше его сил.

– Хоккей – его жизнь, – всхлипнула Мэй.

– Тут медицина не даст никаких ответов. Но я сделаю все возможное, чтобы спасти, что я сумею.

– Он действительно никогда больше не сможет играть в хоккей?

– Да.

– Вы уверены?

Тэдди замолчала. Она ждала, пока Мэй высушит слезы и посмотрит на нее. Лампа освещала умное и обаятельное лицо пожилой женщины. Ее смеющиеся глаза излучали тепло, и в них совсем не было трагизма.

– Я никогда не решилась бы произнести слово «никогда» в случае с Мартином Картье. Как его доктор, я обязана возражать. Это только нанесет вред его глазам, да, честно говоря, я и не верю, что он вообще способен разглядеть лед. Но вы видели его в игре, и вы знаете его лучше, чем я. Этот человек скроен как-то иначе, чем все остальные.