Местоположение для действия 1-го кавалерийского корпуса, Уварова, было невыгодно. Надлежало переходить через овраг и речку и потом подыматься на крутой берег. Деревня, на левой стороне, и лес, на правой, были заняты неприятельской пехотой. Переправившись через Колочу, Уваров возложил первую атаку на Графа Орлова-Денисова, с полками Лейб-гусарским, Лейб-казачьим и Елисаветградским гусарским. Граф Орлов-Денисов должен был спуститься в ров и выстроить полки на противолежащем высоком берегу, под огнем неприятельской артиллерии. Все препятствия были преодолены; наши пустились в атаку на стоявшую вблизи пехоту. Отстреливаясь, пехота поспешно отошла назад. Находившаяся при ней батарея едва успела отступить. Елисаветградский гусарский полк отбил два орудия, но не мог увезть их. Уваров предпринял вторичную атаку, но она не удалась, потому что неприятель успел усилить пехоту и сформировать ее в кареи. В одном из них принужден был искать спасения сам Вице-Король, прискакавший из центра, где он велел прекратить нападения и откуда велено части войск идти на левый берег Колочи. Князь Кутузов смотрел на действия Уварова с Горской батареи и приказал ему отступить, заметив, что цель, для которой послана кавалерия, была достигнута, то есть что войска неприятельские стали подаваться на левое крыло их. Невзирая на повеление, Уваров не отходил еще несколько времени и разными движениями давал вид, будто намерен возобновить атаку. Он отошел обратно на позицию, когда получил вторичное приказание. Платов находился правее Уварова.

Казаки перешли вброд через Войну, рассыпались в тылу неприятельском и произвели такую тревогу, что бывшие там обозы, в величайшем беспорядке, обратились в бегство[271]. По отступлении Уварова отошел назад и Платов.

Действия Платова и Уварова имели на участь сражения влияние чрезвычайно важное, вполне оправдавшее ожидания Князя Кутузова. Левый фланг наш был оттеснен, укрепления впереди Семеновского взяты, Наполеон уже отдал повеление молодой гвардии двинуться для подкрепления кавалерийских корпусов, возобновлявших с бешенством одну атаку за другой; наконец, он в то же время приказал Вице-Королю атаковать курганную батарею, и вдруг изменился вид дел. Гвардии велено остановиться и Вице-Королю не идти в атаку на батарею Раевского. Этого мало. Вице-Король и сам Наполеон, завидя кавалерию Платова и Уварова и произведенную ими тревогу на левом крыле и в тылу, понеслись к берегам Войны, желая удостовериться в силах, какие Князь Кутузов отрядил для обхода их и нападения. Тем, кто находился в Бородинском сражении, конечно, памятна та минута, когда по всей линии неприятеля уменьшилось упорство атак, огонь видимо стал слабее, и нам, как тогда кто-то справедливо заметил, «можно было свободнее вздохнуть». Вот одна из главных причин, лишивших Наполеона возможности воспользоваться победой, уже склонявшейся на его сторону. Столь счастливый оборот был непосредственным следствием превосходного маневра Князя Кутузова – маневра, до сих пор не оцененного достойным образом.

Было третий час пополудни, когда Наполеон возвратился с берегов Войны к Шевардину, где от раннего утра распоряжал войсками. Он приказал ограничиться пальбою из орудий против нашего левого крыла и обратился против центра, в намерении овладеть курганной батареей. Но центр наш был уже обеспечен прибытием корпусов Графа Остермана и Корфа, переведенных туда с правого фланга. Граф Остерман стал в первой линии, между курганом и Семеновским, где с начала сражения находился корпус Раевского. Позади расположились полки Преображенский и Семеновский; за ними 2-й и 3-й кавалерийские корпуса; в последней линии Кавалергардский и Лейб-Гвардии Конный полки. Дохтуров, с остатками второй армии и войсками, в течение утра отправленными к ней на подкрепление, примыкал правым флангом к Семеновскому, левым стоя косвенно по направлению к старой Смоленской дороге. Дивизии, составлявшие собственно корпус Дохтурова: 24-я, Лихачева, занимала курганную батарею, 7-я, Капцевича, стояла правее от нее.

В таком положении были Русские войска, обставленные артиллерией, когда началось второе действие сражения. С правой стороны и по протяжению всей нашей линии били Французские орудия, действовавшие против центра и курганной батареи, а с левой – артиллерия, размещенная Наполеоном на позиции, отнятой у Князя Багратиона. «Этого неудобства, – говорит Барклай-де-Толли в донесении Князю Кутузову, – нельзя было избежать, оттого что надлежало сделать преграду неприятельским успехам и удерживать остальные, защищаемые нами места. В противном случае должны мы были оставить курганную батарею. В сем положении, – присовокупляет Барклай-де-Толли, – наши храбрые войска выдержали страшный огонь с удивительным мужеством»[272]. Самое пылкое воображение не в состоянии представить сокрушительного действия происходившей здесь канонады. Гранаты лопались в воздухе и на земле, ядра гудели, сыпались со всех сторон, бороздили землю рикошетами, ломали в щепы и дребезги все, что встречали в своем полете. Выстрелы были так часты, что не оставалось промежутка между ударами; они продолжались беспрерывно, подобно неумолкающему раскату грома. Некоторые артиллерийские роты наши, прибывшие из резерва, простояв короткое время на одном месте, теряли прислугу и ящики; приходилось вывозить орудия из дела на двух лошадях. С небольшим в час убито в конной роте Никитина 90 человек и 115 лошадей. Недоставало людей для поднятия орудий на передки. Из пехоты брали солдат для прислуги, ратников ополчения сажали верхом на артиллерийских лошадей. Чугун дробил, но не колебал груди Русских, лично оживляемых присутствием Барклая-де-Толли, Милорадовича и Графа Остермана. Наперерыв друг перед другом становились они на местах, где преимущественно пировала смерть. Завидя Барклая-де-Толли там, где ложилось множество ядер, Милорадович сказал: «Барклай хочет меня удивить!» – поехал еще далее, под перекрестные выстрелы Французских батарей, и велел подать себе завтрак. Граф Остерман, сильно контуженный, должен был удалиться с поля сражения; оба дивизионные начальника его корпуса, два брата Бахметевы, ранены; одному из них оторвало ногу. В намерении воспользозаться губительным действием артиллерии, Наполеон повел кавалерийские атаки. Кирасиры и уланы понеслись на корпус Графа Остермана. «Наша пехота, – говорит Барклай-де-Толли, – встретила их с удивительной твердостью, подпустила на 60 шагов и открыла такой деятельный огонь, что неприятель был опрокинут и искал спасения в бегстве. Особенно отличились: 34-й егерский и Перновский полки»[273]. Последний сам пошел на неприятельскую кавалерию, опрокинул ее и побежал за нею; гренадеры первой шеренги бросали в догонку Французов ружья со штыками. Это было в 4 часа пополудни. Полки 2-го кавалерийского корпуса, Сумский и Мариупольский гусарские, за ними Иркутский и Сибирский драгунские, преследовали и гнали неприятеля до самых его резервов и, только принятые пушечным и ружейным огнем, обращены назад. Неприятельская конница преследовала нашу, прорвалась сквозь интервалы пехотных кареев и зашла в тыл 7-й и 11-й пехотных дивизий; но «эта бесподобная пехота, – как Барклай-де-Толли называет ее в своем донесении, – нимало не расстраиваясь, встретила Французов батальным огнем». Между тем конные полки 2-го корпуса вновь собрались, пошли в атаку и, опрокинув неприятеля, принудили отступить за пехоту. Французы скрылись на время из вида. Табуны лошадей без всадников, разметав гривы, ржали, бегали посреди мертвых и раненых; по полю разбросаны были подбитые орудия, остовы ящиков. Вскоре замечены у Французов новые приготовления к атаке. Конница их опять показалась впереди пехоты, в колоннах. Тут необходимы были последние с нашей стороны усилия. Барклай-де-Толли послал за полками Кавалергардским и Конно-Гвардейским; они, из всей Русской кавалерии, одни не были еще введены в дело. Отправленный к командовавшему сими полками, Генерал-Майору Шевичу, адъютант объявил приказание идти вперед; отборные латники огласили воздух радостными восклицаниями. Пока они подвигались, неприятельская конница, предводимая Коленкуром, заступившим место Монбрена, убитого при атаке редутов нашего левого крыла, врубилась в пехоту 24-й дивизии, прикрывавшую курганную батарею, а пехотные колонны Вице-Короля подошли под самый курган. Бывшие на нем орудия, после окончательного залпа, умолкли. Неприятельская пехота взбиралась на вал со всех сторон; ее опрокидывали штыками в ров, наполнившийся трупами убитых; свежие колонны заступали места и с новой яростью лезли умирать; наши встречали их с равным ожесточением и сами падали вместе с врагами. Наконец, бывшая в голове Французов Саксонская конница, Тильмана, ворвалась в редут с тыла. За Саксонцами мчался весь корпус Коленкура. Груды тел лежали внутри и вне окопа; почти все храбрые его защитники пали. Одним из последних выстрелов, пущенных с нашей батареи, убит Коленкур. Начальник 24-й дивизии, Лихачев, несмотря на полученные им раны, искал смерти в рядах неприятеля. Заметя в нем генерала, Французы уважили его мужество и предпочли полонить его. Лихачева тотчас представили Наполеону, и он возвратил ему шпагу.