Наконец она отошла от окна; но, подходя к постели, она едва устояла на ногах и пугливо оглянулась вокруг. Единственная лампа, освещавшая обширную комнату, погасла; на минуту Эмилии стало жутко окружающей темноты; но вслед затем, устыдившись своей слабости, которой она, однако, не в состоянии была победить, она направилась к постели. Забыться сном ей удалось не скоро. В голову лезли мысли о недавних происшествиях; ей страстно хотелось поскорее дожить до завтрашнего дня и услышать ту же музыку.

«Если эти звуки не были сверхъестественными, — размышляла она, — я вероятно опять услышу их».

Утром Аннета прибежала, запыхавшись, в комнату Эмилии.

— О, барышня, — заговорила она прерывающимся голосом, что я вам скажу! Я узнала, кто такой этот пленник, — в сущности, он и не пленник вовсе, — тот, что заперт у нас в замке; помните, я еще рассказывала вам? Право, подумаешь, какое-то привидение!

— Кто же этот пленник? — спросила Эмилия, и мысли ее невольно перенеслись к происшествиям прошлой ночи.

— Вот и ошибаетесь, сударыня, он вовсе и не пленник.

— Да кто же он наконец?

— Святые угодники! Вот я удивилась-то сегодня! Представьте, сейчас встречаюсь с ним на укреплениях внизу. В жизнь свою не была я так поражена! Уж подлинно, творятся здесь престранные вещи! Сто лет проживу, а все не перестану дивиться. Итак, я столкнулась с ним лицом к лицу, а ведь сама и думать-то о нем забыла!

— Твоя болтовня просто невыносима, — перебила ее Эмилия. — Умоляю тебя, Аннета, не испытывай моего терпения…

— Ну, угадайте, кого же я встретила, угадайте, барышня? — вы его прекрасно знаете.

— Не могу угадать, — с нетерпением отозвалась Эмилия.

— Хорошо, я вам скажу кое-какие приметы его, чтобы вы легче могли узнать: высокий господин, с продолговатым лицом, ходит так важно и носит на шляпе превысокое перо… имеет привычку потуплять глаза в землю, когда с ним разговаривают, а нет-нет и взглянет на тебя исподлобья, так мрачно, насупившись… Вы часто видали его в Венеции, барышня, он близкий знакомый нашего синьора. Не понимаю, чего он боялся в этом уединенном старом замке и для чего он все запирался? Ну, теперь наконец выполз на свет Божий, я сию минуту видела его на укреплениях, а как увидала — вся задрожала; я всегда почему-то трусила его! Но мне не хотелось, чтобы он заметил мой испуг; я подошла к нему и сделала книксен: «Синьор Орсини, — говорю, — с приездом честь имею поздравить».

— О, так это был синьор Орсини, — подхватила Эмилия.

— Ну да, он самый, собственной персоной! Тот, что убил венецианского дворянина и с тех пор перекочевывал с места на место.

— Господи! — воскликнула Эмилия, пораженная этим известием, — неужели же он приехал в Удольфо? Он хорошо делает, что старается скрыться.

— Конечно, барышня, но если б все дело было только в этом, ему нечего было бы даже запираться в таком уединенном месте. Ну, кому вздумается искать его здесь?

— Пожалуй, это и верно, — согласилась Эмилия, которая уже готова была вывести заключение, что Орсини и есть музыкант, игравший накануне вечером, но вспомнила, что он не имеет ни таланта, ни вкуса к музыке. Хотя ей не хотелось еще сильнее возбуждать удивление Аннеты, рассказав ей про случай с нею, но она все-таки спросила ее — нет ли кого-нибудь в замке, кто играл бы на музыкальном инструменте?

— Как не быть, барышня! у нас Бенедетто играет на барабане просто на удивление; потом есть еще Ланселот трубач; Людовико тоже мастер играть на трубе, да он болен теперь, бедняжка. Помню я раз…

Эмилия прервала поток ее речей.

— Слыхала ты какую-нибудь другую музыку после приезда в замок? Никакой не слыхала вчера вечером?

— А разве вы-то сами слыхали что-нибудь, барышня?

Эмилия уклонилась от ответа, повторив свой вопрос.

— Да нет, не слыхала я ничего, — отвечала Аннета; — я ни разу не слыхивала здесь никакой музыки, кроме барабанов да труб. А прошедшей ночью я всю ночь видела во сне дух моей покойной барыни.

— Твоей покойной барыни? — повторила Эмилия задрожавшим голосом, — итак, ты что-то скрываешь от меня? Скажи, скажи мне все, Аннета, умоляю тебя! Сообщи все самое худшее — не томи!

— Самое худшее вы уже знаете, барышня.

— Я ровно ничего не знаю…

— Нет, вы знаете! Знаете, что про барыню никому ничего не известно: следовательно, несомненно, что она отправилась туда же, куда отправилась прежняя хозяйка этого замка — та, что пропала без вести…

Эмилия подперла голову рукой и некоторое время молчала, потом сказала Аннете, что желает остаться одна, и та вышла.

Замечание Аннеты пробудило у Эмилии страшное подозрение, относительно судьбы г-жи Монтони; она решилась сделать новую попытку узнать что-нибудь наверное, обратившись прямо к Монтони.

Когда Аннета вернулась несколько часов спустя, она передала Эмилии, что привратник замка очень желает повидаться с нею, так как имеет сообщить ей нечто важное.

За последнее время Эмилия так много выстрадала, что всякий малейший пустяк действовал на нее; эти слова привратника возбудили в ней страх. Не угрожает ли ей опять какая-нибудь опасность? Тем более она была склонна это думать, что часто замечала свирепый вид и отталкивающее лицо этого привратника. Она не решалась пойти на его приглашение, думая, что это только предлог втянуть ее в какую-нибудь неприятность. Но по некотором размышлении она убедилась в невероятности этого предположения и устыдилась собственной слабости.

— Я повидаюсь с ним, Аннета, — сказала она, — пусть придет в коридор сейчас же.

Аннета сбегала и вскоре вернулась.

— Бернардин говорит, что не может прийти в коридор, барышня, — здесь так далеко от его поста, и ворота он не смеет оставить ни на минуту в теперешние времена; но если вы выйдете к нему под ворота как-нибудь окольными путями, не пересекая двора, то он сообщит вам нечто такое, что удивит вас; только, ради Бога, не ходите через двор, чтобы синьор как-нибудь не увидал…

Эмилия не одобряла этих окольных путей и наотрез отказалась идти.

— Скажи ему, что если действительно он имеет передать мне что-нибудь важное, я выслушаю его в коридоре, когда он удосужится прийти туда.

Аннета отправилась с этим поручением и долго не возвращалась. Наконец явилась и сказала Эмилии:

— Нет, барышня, так не годится; Бернардин не хочет потерять место, оставив свой пост; но если вы согласитесь выйти на восточные укрепления в сумерки, то он, пожалуй, может вырваться на минутку и передаст вам то, что имеет сказать.