— Все готово, Афанасий Гаврилович.

Набатников сбежал вниз, молодо перескакивая через две ступеньки. В цокольном этаже, где производились опыты с радиоактивными элементами, в одной из лабораторий оборудовали специальный стол, за которым можно было проделывать точнейшие исследования, не испытывая на себе действия вредных излучений.

Садясь в кресло, Набатников увидел перед собой хорошо знакомое ему широкое окно с защитными стеклами. А там среди сосудов с реактивами, необходимыми для сегодняшнего опыта, стоял свинцовый цилиндр с выводными трубками и кабелями, которые уже были присоединены к измерительным приборам.

Прекрасный экспериментатор, с золотыми, всё умеющими и тонко чувствующими руками (которыми, в шутку говоря, он мог бы механически отделить один атом от другого), профессор Набатников не любил, когда за его спиной толкутся люди, и работал всегда один — так легче сосредоточиться.

Надо сказать, что привычное понятие «золотые руки» в данном случае не подходит. Все эксперименты в защитной камере Афанасий Гаврилович проделывает железными руками. Да, да, железными. Вот два рычага с механически захватывающими пальцами отвинчивают крышку свинцового цилиндра и откладывают ее в сторону. Вот вынимают графитовую трубочку, потом другую, третью, высыпают из одной пробирки блестящие крупинки. Потом левая «рука» берет пипетку, опускает ее в банку с реактивом…

Но самое главное, что сам Афанасий Гаврилович и пальцем не пошевельнет во время этих сложных операций. Руки его спокойно лежат на столе. К ним прикреплены электроды, от которых идут провода к усилителю и электромеханическому аппарату.

Набатников лишь только подумает, что хорошо, мол, взять пробирку, как железная рука в точности исполняет его желание. В мышцах возникают биотоки, они и управляют механическими руками.

Удивительно странно наблюдать за ними. Неужели так когда-нибудь будет на заводах, скажем, на точной сборке? Сидит человек и мысленно управляет движениями железных рук.

Багрецов, когда увидел такое устройство, забеспокоился всерьез.

— Ты понимаешь, Тимка, — рассказывал он Бабкину, — ведь эдак руки могут совсем атрофироваться, как хвост у наших предков… Останутся так называемые рудиментарные отростки.

Зря Вадим беспокоился. Такого никогда не будет. Механические руки нужны только в «горячей» лаборатории, где неизбежны вредные излучения.

Прошло примерно два часа. В соседней комнате шепотом переговаривались инженеры. Нет-нет да чья-то голова появится в двери. Но это не просто любопытство, а беспокойство. Опыты далеко не безопасны.

Годами вынашиваются идеи, делаются тысячи опытов, и вот наконец все как бы концентрируется в одном решающем мгновении. Последний эксперимент!

Полная и абсолютная удача! Набатников не мог сдержать своей радости. Он должен поделиться с другими — выбежал из лаборатории и весело приказал:

— Свистать всех наверх!

И когда на крыше башни разместились сотрудники и гости Ионосферного института, Афанасий Гаврилович обвел их сияющими глазами, извинился за нарушение обычных традиций, потому что выступает без всякой подготовки, без графиков, таблиц и диаграмм.

— Однако я не хочу делать научного сообщения в общепринятом смысле этого слова, — заметно окая от волнения, предупредил Набатников. — Это скорее всего разговор о близкой мечте, до которой я, кажется, дотронулся рукой. К чему такое нетерпение? Не лучше ли подождать публикации труда, разработки солидной теории? Все это будет в свое время. А сейчас мне разрешили поделиться с вами первыми успехами…

Надо было знать профессора Набатникова, чтобы не удивляться несколько странному характеру его доклада.

— Внизу, в подвале, как в стеклянном гробу спящей царевны, лежит «философский камень» — мечта алхимиков. Простите за сказочную, а не научную терминологию.

Он рассказывал о неожиданных свойствах недавно открытых космических частиц, о том, как при некоторых специально созданных условиях они воздействуют на многие вещества и превращают одно в другое.

— Но это еще не все, — продолжал Афанасий Гаврилович. — Ведь при этом мы получаем дешевую атомную энергию. Не из урана и не путем сложного синтеза водорода, а из самых обычных элементов. Не сочтите меня прожектером, но если один из новых экспериментов будет удачным, то я представляю себе маленькие электростанции в каждом поселке, совхозе, в любой деревне, в самых недоступных и отдаленных местах. И главное — никаких высоковольтных линий, которые тянутся на сотни и тысячи километров.

Он говорил, что наступит время, когда космическая энергия будет двигать межпланетные корабли!..

Многие из присутствующих задавали вопросы. Но вполне понятно, что о технических особенностях, цифровых данных и прочих существенных деталях никто не спрашивал. Всему будет свое время.

На верхней площадке башни еще задерживалось солнце. Но вот и лучи его пропали, завязнув в облаках. Стало темнеть, похолодало. Постепенно один за одним спускались вниз сотрудники и гости. Остались, как говорится, только близкие.

Набатникова окружили друзья: Дерябин, Поярков, все, с кем он тесно связан и трудом и мечтой. Здесь же молодая поросль: Багрецов, Бабкин, Нюра.

Борис Захарович тоже им под стать, помолодел, приосанился. Он снял очки, и то ли отблеск оранжевых облаков, то ли внутренняя радость светилась в его глазах.

— Темный я человек, — с улыбкой заговорил он, и Багрецов подумал: «Это он-то темный?» — Не моего ума дело, но ведь если представить себе, то, пожалуй, из всякой чепухи, из глины, из грязи можно золото делать и энергию добывать…

Казалось, что этот ворчливый старик, всю жизнь трезвый как стеклышко, вдруг захмелел и стал бормотать что-то совершенно не научное.

— А воздух какой будет! Ни труб, ни гари, ни дыма! Автомашины тоже заменим — аккумуляторными. Нечего воздух отравлять. Тогда я еще сто лет проживу.

Пришла шифрованная радиограмма: «Унион» полетит по заданному маршруту, имея на борту двух человек — Пояркова и Багрецова. Это будут лишь предварительные испытания. Через несколько суток «Унион» должен приземлиться на одном из военных аэродромов, после чего результаты полета могут быть опубликованы.

— Вполне закономерно, — сказал Набатников, обращаясь к Пояркову и Дерябину, которых он вызвал к себе в кабинет. — Я не хочу сравнивать, но даже о полете первых спутников мы сообщали лишь после выведения их на орбиты. О ракетах тоже ничего не писали заранее.

Поярков задумался.

— Так-то оно так, — произнес он неуверенно. — Но здесь, в институте, даже гости знают, что готовится запуск «Униона». Они ждут этого события и будут провожать нас.

— Ошибаешься, Серафим, — поправил его Набатников. — Пока только нам известно о полете с людьми. Когда «Унион» облетит Луну, тогда можно сообщить, что в нем есть обезьяна по прозвищу Яшка-гипертоник, Тимошка, весьма уважаемый пес, потерявший глаз в защите частной собственности. А кроме того, летят и другие,