от реализации столь сложных задач, в ходе эволюции возникли механизмы автоматизации произвольных (а заодно и рефлекторных, и локомоторных) движений.

Произвольное движение разворачивается в лобной доле в два этапа. Этап номер один – превращение общей двигательной программы в последовательность действий. Например, ставится задача: «Хочу взять лежащий на столе карандаш». Какие маневры будут входить в ее состав? Наклониться вперед, разогнуть плечо и локоть, разогнуть пальцы. Затем, после прикосновения к карандашу, согнуть пальцы и руку. Информация о составляющих программу действиях не только широко распространяется (иррадиирует) по лобной доле (прежде всего по премоторной коре – поле 6 по Бродману), но и передается к двигательным областям базальных ганглиев: полосатое тело, бледный шар.

Дальше происходит второй этап запуска программы: каждое действие превращается в набор конкретных движений и мышечных сокращений. Ведь даже разогнуть локоть – это на самом деле не очень-то простая задача. Нужно, чтобы нейроны моторной коры (поле 4 по Бродману) по пирамидному тракту отдали команды десяткам и сотням мотонейронов спинного мозга – прежде всего, чтобы наш трицепс с правильной силой и скоростью сократился. Информацию о том, как превратить общую программу некоторого действия в очень конкретные сокращения определенных мышц, фиксирует мозжечок: точнее, его новая часть. По мере того как мы повторяем произвольные движения, базальные ганглии и мозжечок запоминают, как это делать хорошо, эффективно и четко. В итоге весь процесс автоматизируется.

Если мы много раз повторили какое-то движение, коре больших полушарий достаточно сказать: «Хочу сделать это! Но как?» – мозжечок и базальные ганглии уже знают ответ.

При этом успешное выполнение движений сопровождается выделением дофамина – нейромедиатора, который, как вы помните, связан с проявлениями различных положительных эмоций.

Напомню, что в случае новизны дофамин вырабатывают нейроны, находящиеся в вентральной покрышке среднего мозга. При удовольствии от движения дофамин синтезируется клетками черной субстанции среднего мозга. Аксоны клеток черной субстанции (точнее, ее дофаминергической компактной части) идут в базальные ганглии – скорлупу и хвостатое ядро, входящие в состав полосатого тела (стриатума). Можно предположить, что человек, у которого черная субстанция вырабатывает много дофамина, не только активен и энергичен, но ему еще и нравится это все. Танцевать, заниматься спортом, идти вприпрыжку. Или подражать кому-то – и тоже радоваться (вспомним главу о зеркальных нейронах). Введение молекул – психомоторных стимуляторов, активирующих эту систему, – усиливает двигательную активность и радость движений. Но, как легко догадаться, такие соединения (амфетамины, например) являются одновременно и весьма серьезными наркотиками. Белые крысы при введении умеренных доз амфетаминов тоже начинают много и «радостно» двигаться как заведенные. Как радуются крысы, спросите вы? В качестве таких проявлений специалисты рассматривают короткие, быстрые перемещения в пространстве, внезапные прыжки, вполне характерные для игр детенышей – но не для взрослого и солидного грызуна. Что-то подобное наблюдается также у крыс и человека при действии малых доз алкоголя, которые с высокой вероятностью способны вызывать психомоторную стимуляцию через активацию дофаминергической системы мозга (об этом мы еще поговорим в главе 12). В общем, если бы умела, крыса наверняка отправилась бы петь в караоке.

Если компактная часть черной субстанции повреждается (к сожалению, это довольно распространенная проблема), возникает заболевание, носящее название паркинсонизм. При этом у человека постепенно развиваются двигательные нарушения. При болезни Паркинсона в качестве лекарственных препаратов используют молекулы, похожие на дофамин (агонисты рецепторов дофамина), либо, чаще, молекулы, превращающиеся в мозге в дофамин («предшественники дофамина», это прежде всего L-дофа).

Радость движения – дофаминовая радость. Гулять, бегать, танцевать или, как в Китае, заниматься ушу – это все стимуляция выделения дофамина, способ получать положительные эмоции и противостоять депрессии.

Осваивая новые движения, мы в любом возрасте способны мощно активизировать нейросети, что приносит им огромную пользу, улучшает внимание, память и даже позволяет противостоять нейродегенерациям. Так что двигайтесь, сколько бы вам ни было лет, – это продлевает жизнь!

Игровое поведение

Дофамин обеспечивает львиную долю наших положительных эмоций. Это тот позитив, который мы чувствуем в связи с движениями, новизной и, конечно, с программами игры. Напомню, что игровое поведение, тренировку двигательных и социальных навыков П. В. Симонов поместил в группу программ саморазвития.

Зачем котенок бегает за фантиком, а козленок – просто бегает? Они тренируются: котенку понадобится ловить мышь, а козленку убегать от волка. Сами они об этом, ясное дело, не знают, но их базовая генетически и эволюционно заданная программа очень даже в курсе. И «платит» им за такое правильное поведение и двигательное обучение дофамином, положительными эмоциями, в том числе описанными в предыдущем разделе. Да, котенку и козленку нравится резвиться. В случае маленьких Homo sapiens мы постоянно наблюдаем то же самое, и ребенок может повторять и повторять некий комплекс движений: например полсотни раз за 15 минут скатиться с горки на детской площадке. Зачем мальчики и девочки так делают? А они тренируются, и им это нравится.

С возрастом нервная система хорошо отрабатывает моторные навыки. Повторение движений становится для большинства взрослых не так значимо. Поэтому предложение ребенка: «Папа, мама, давайте побегаем-попрыгаем!» – вызывает у зрелого мозга недоумение: «Зачем, я и так все это умею…». У скучного взрослого частенько уже доминируют программы экономии сил, лени (на этом месте должен быть грустный смайлик). Впрочем, есть счастливчики, сохраняющие радость движений и двигательной новизны до седых волос, – они готовы ходить в походы, играть по воскресеньям в футбол и танцевать танго в 60–70 и даже 80 лет! Но движение – только один из компонентов игрового поведения. На самом деле все, как всегда, сложнее.

У социальных существ во время игр, в которые вовлечены детеныши, отрабатываются также элементы территориального, иерархического поведения, ухаживания. Козлята учатся бодаться и одновременно – оценивать силы противника. Ведь, живя в стаде, важно понимать, что с более мощным самцом связываться не стоит. Это касается и детенышей хищников, которые друг на друге тренируют не только смертельный укус и прочие врожденные в основе стереотипы индивидуальной охоты, но и навыки группового преследования добычи, ритуалы установления иерархии, порой – программы полового и родительского поведения.

В человеческом обществе игра колоссально важна. Мы, взрослея, еще очень долго продолжаем поддаваться забавам, формируя, отрабатывая и эксплуатируя навыки социального взаимодействия. Этот чрезвычайно значимый компонент поведения вновь базируется на дофаминовом подкреплении.

В игре мы узнаем много нового, ведь в процессе все происходит почти всерьез, на фоне мощных эмоций (например: «Мы побеждаем! Ура!»). Наконец, программы и реакции, освоенные по ходу игры, позже легко можно использовать в реальной жизни.

Голландский философ Йохан Хёйзинга[33] настолько проникся значимостью игры, что в середине XX века написал книгу «Человек играющий». Она о том, как важна игра в истории человеческой цивилизации. Философ отмечал, что она не может быть сведена