В конце концов он натыкается на ружье и подбирает его. И тут узнает о крови, поскольку ствол скользкий и теплый. С величайшим усилием он поднимает голову и видит кровь на своей куртке. Он раздражен: нет, на самом деле он в ярости. Куда поперся, чертов идиот? Теперь и Алек в опасности, и все по его вине. Он думает позвать паренька, но что-то — некое чувство, невесть откуда — его останавливает. Он сосредоточивается на том, чтобы держать ружье на изготовку: по крайней мере, сможет сделать выстрел, не переворачиваясь, так что не умрет без единого звука. Он не останется совершенно бесполезным — что бы сказал отец?

Но стоит тишина, как будто бы он опять один-одинешенек на много миль вокруг. Придется подождать, пока он что-нибудь увидит. Ладно, тот, кто стрелял, кто бы это ни был, явно не думает, что должен подойти и закончить свою работу. Дурак.

Потом он в какой-то момент поднимает взгляд и видит над собой лицо. Он смутно помнит его, лицо из Ганновер-Хауса — лицо пьяницы, бесстрастное, пустое и какое-то замкнутое, словно камень, закрывающий нору. Он понимает, что это лицо убийцы Лорана Жаме. Человека, чьи следы на снегу привели их сюда. Вот зачем он пришел — узнать и обнаружить его. И теперь сделал это. Но слишком поздно. Вполне для него типично, думает Дональд, так туго соображать, — именно это всегда говорил отец. И, чувствуя, как жар приливает к глазам, он думает: «О, слышать бы сейчас отцовские нотации». Дональду приходит в голову, что неплохо бы прицелиться в эту рожу, но к этому времени лицо снова пропадает, да и ружье тоже. Он так устал. Устал и замерз. Наверное, он просто откинет голову на мягкий снег и немного отдохнет.

Снаружи я не вижу никого, даже Стюарта, который так заломил мне руку за спину, что я едва дышу, опасаясь вывихнуть плечо. По крайней мере, ничто не указывает на то, что Паркер лежит в снегу раненый или того хуже. Не видно и Получеловека, если он здесь. Стюарт выставил передо мной ружье и угрожающе им поводит. А я у него вместо щита. Слышно движение, но это за хижиной, да и звук какой-то неотчетливый. Он медленно подтаскивает меня к торцовой стене, которую уже начинает жечь появившееся из-за горизонта солнце. Разумеется, у меня нет шарфа, чтобы защитить глаза. И руки у меня голые.

— Легкомысленно, — говорит он, словно читая мои мысли. — Да и с глазами вашими тоже. Он не должен был тащить вас сюда.

Стюарт словно бы несколько разочарован.

— Он меня не тащил, — говорю я, скрипя зубами. — Это вы меня притащили, когда убили Жаме.

— Неужели? Ну-ну, я понятия не имел. Я думал, вы с Паркером…

Мне больно говорить, но слова сами льются из меня; я просто плавлюсь от ярости:

— Вы даже не представляете, скольким людям навредили. Не только тем, кого убили, но…

— Заткнись, — невозмутимо бросает он.

Он прислушивается. Треск среди деревьев. Слева, издалека, оглушительный треск — ружье. И выстрел звучит иначе, чем раньше.

— Паркер!

Я ничего не могу с собой поделать. Еще доля секунды, и я бы успела прикусить язык: я не хочу, чтобы он принял мой крик за мольбу о помощи и прибежал.

— Со мной все в порядке! — кричу я со следующим выдохом. — Пожалуйста, не стреляйте. Он готов на сделку. Мы уйдем. Просто дайте нам уйти, пожалуйста…

— Заткнись!

Стюарт так крепко зажимает мне рот, что кажется, будто вот-вот сломает пальцами челюсть. Каким-то неуклюжим четвероногим существом мы доходим до угла хижины, но и здесь никого не видно.

Новый выстрел надвое раскалывает тишину — слева от нас, теперь за хижиной. И на этот раз он сопровождается другим шумом. Человеческим стоном.

Я задыхаюсь, воздух застревает в горле, будто деготь.

Стюарт кричит на незнакомом языке. Команда? Вопрос? Если Получеловек и слышит, то не отвечает. Стюарт снова кричит, голос его напряжен до предела, голова ходит взад и вперед, он не уверен в себе. Надо действовать, думаю я, — теперь, пока он колеблется. Он отпускает мой рот, чтобы одной рукой навести ружье. Я сжимаю в кармане нож, поворачиваю его так, чтобы рукоять удобно легла в ладонь. И начинаю вытаскивать, дюйм за дюймом.

А потом откуда-то из-за деревьев доносится голос — но явно не Получеловека. Отзывается молодой голос, на том же языке. Стюарт в замешательстве: он не узнает этого голоса. Это им не запланировано. Я изо всех сил бью ножом назад, ему в бок. Хотя в последний момент он вроде понимает, что происходит, и пытается уклониться, лезвие встречает податливое сопротивление, и он воет от боли. Передо мной мелькает его лицо, наши глаза встречаются — у него они укоризненные, синей неба, а на лице играет полуулыбка, даже когда он поворачивает в мою сторону ружье.

Я бегу. Снова ружейный треск, оглушающий меня, где-то совсем близко, но я ничего не чувствую.

Алек смотрит, как Дональд бежит по замерзшему озеру, несмотря на его крики, а затем и проклятия. Он кричит ему остановиться, но тот не останавливается. Внутри у Алека сжимаются отвратительные тиски страха, и он отворачивается, боясь, как бы его не стошнило. Он говорит себе, что уже не ребенок и должен поступать так, как поступил бы отец. И он идет вслед за Дональдом.

До того еще сто ярдов, когда Алек видит вспышку — потом он готов был поклясться, что ничего не слышал, — и Дональд падает. Алек бросается в тростники, пронизывающие лед. Перед собой он держит ружье Джорджа, скрежеща зубами от гнева и страха. Зря они стреляли в Дональда. Дональд был добр к его матери. Дональд рассказывал о прекрасных и умных тетях Алека, живущих на берегу огромного, как море, озера. Дональд никому не делает зла.

Его дыхание со свистом вырывается сквозь стиснутые зубы, слишком громко. Он присматривается к деревьям — за ними так легко укрыться, — затем встает и бежит, согнувшись вдвое и чуть не плача, плашмя падает в снег и ползет на вершину холма, чтобы оглядеться. Возможно, никем не замеченный, он добирается до первых деревьев. Впереди еще один выстрел, а за ним тишина. Вспышки он не видит. Целились не в него. Он короткими перебежками двигается от дерева к дереву, останавливаясь, озираясь по сторонам. Ему кажется, что он не может не выдать себя оглушительно громким дыханием, так напоминающим рыдания. Он думает об остальных — белой леди и высоком мужчине, — и это придает ему храбрости.

Это ружье тяжелее того, к которому он привык, и ствол у него длиннее. Это хорошее ружье, но без навыка стрелять трудно. Ему нужно подкрасться как можно ближе, тогда появится шанс. И он подбирается к тому месту, откуда донесся выстрел. Справа от него скалистый гребень, прерывающий плавное течение озера, а впереди среди деревьев мелькает какая-то постройка. Чуть ближе, и он видит рядом с ней две фигуры — человек, убивший его отца, прячется за белой леди.

«Они не знают, что я здесь», — повторяет он себе, чтобы набраться храбрости.

— Получеловек! Что это было? — кричит Стюарт на языке кри.

Молчание.