Без физических или электронных писем, почти без созвонов. Они общаются лицом к лицу или не общаются. Живут на наличные. Ничто не записывают. Работа Шелковицы становится все изощренней. Она приступает к лучшему произведению, пользуясь самодельными подпольными трактатами: «Четыре правила поджога», «Пожар с электронным таймером». Новая разработка надежней. Клен и Дуг-пихта ездят за ее материалами чуть ли не за восемьдесят миль.

Хранитель и Адиантум изучают одну из сданных площадок — Стормкасл в Айдахо, в Биттеррутсе, рядом с границей Монтаны. Здоровые куски общественного леса распродаются под очередной всесезонный курорт. Они выезжают и обходят точку застройки ночью, когда там никого нет. Художник все зарисовывает — новое дорожное полотно, гаражи с техникой и трейлеры строителей, след свежего котлована. В его идеальных эскизах жар — и смирение. Пока он рисует, недоучка-актуарий бродит по расчищенной земле, измеряя шагами расстояние между мерными вехами. Склоняет голову, прислушиваясь.

Все пятеро работают в гараже Шелковицы, в палатке, в малярных костюмах и перчатках. Собирают каскады двадцатилитровых ведер с таймерами в пластмассовых футлярах «Таппервейр». Размечают на картах Хранителя, где должно сработать каждое устройство для самого живучего пожара. Они сделают это последнее заявление — и конец. Потом разделятся, растворятся в невидимой рутине, завоевав внимание страны. Воззвав к совести миллионов. Заронив семя, которое раскрывается только в пожаре.

ВСЕ СКЛАДЫВАЮТ В КУЗОВ ФУРГОНА. Когда поднимается гаражная дверь, и они выбираются наружу, кажется, друзья просто направляются в горный поход. Они берут полицейский сканер частот. Перчатки и балаклавы на всех. Они одеты в черное. Покидают Западный Орегон спозаранку. Любая авария на межштатном шоссе — и фургон вспыхнет огромным огненным шаром.

В машине они болтают и любуются пейзажами. Проезжают длинные потемкинские леса — видовые завесы всего в несколько футов глубиной. Дуг достает книжку с викторинами и задает остальным вопросы о Войне за независимость и Гражданской. Выигрывает Адам. Они наблюдают за птицами — любителями мелкой падали в шоссейном коридоре. Через два часа Мими замечает белоголового орлана с семифутовым размахом крыльев. Все притихают.

Они слушают кассету с наговоренной на пленку книгой: мифы и легенды первых народов Северо-Запада. Старик из древних, Кемуш, возрождается из пепла северного сияния и творит все. Койот и Вишпуш разрывают ландшафт в эпичной битве. Животные сплачиваются, чтобы украсть огонь у Сосны. И все духи тьмы меняют форму, многочисленные и зыбкие, как листья.

В Битеррутсе опускается ночь. Последние мили самые сложные — медленные, петляющие, удаленные. Наконец они останавливаются на перевалочном пункте далеко от шоссе штата. Участок выглядит ровно так, как его написал Хранитель. Мими остается в фургоне — с шарфом на шрамах лица, прочесывая радиоволны полицейским сканером. Остальные молча приступают к делу. Все задачи проговорили десятки раз. Они двигаются, как одно существо, волоча двадцатилитровые баки с топливом по местам и связывая их в венок фитилями полотенец и простыней, облитых пропеллентом. Потом подключают таймеры.

ХРАНИТЕЛЬ УХОДИТ НА ПОРУЧЕННОЕ ЕМУ ДЕЛО. Сегодня его последний шанс поработать в виде искусства, что увидят миллионы. Он направляется прочь от недостроенного каркаса главного здания будущего курорта, где остальные закладывают взрывчатку. За луговым склоном подходит к паре трейлеров, слишком далеких от места взрыва. Их стены — его лучший доступный холст. Он достает из карманов куртки два баллончика с краской и подходит к самой чистой стене. Со всей аккуратностью, на которую способна его рука, пишет:

КОНТРОЛЬ УБИВАЕТ

СВЯЗЬ ИСЦЕЛЯЕТ

Отступает, чтобы оцепить зачаток того единственного, что знает наверняка. Большим фломастером украшает строчные буквы стеблями и сучьями, пока не кажется, что буквы расцвели из апокалипсиса. Они напоминают египетские иероглифы или танцующие фигуры бестиария оп-арта. Под этими двумя строчками — хвост надежды:

ВЕРНИСЬ ДОМОЙ ИЛИ УМРИ

На месте взрыва, волоча баки по местам, Адам и Дуг не рассчитывают движения. Топливо плещет на куртку и черные джинсы Адама. Провоняв нефтехимией, тот сжимает кулаки, пока из промокших перчаток не капает. Пальцы не слушаются от стольких трудов. Он смотрит на скат крыши стройконторы и думает: «Какого хрена я делаю?» Ясность последних недель, внезапное пробуждение из сомнабулизма, уверенность, что мир крадут и атмосферу убивают ради кратчайших из краткосрочных прибылей, ощущение, что он должен делать все в своих силах, чтобы биться за самых чудесных созданий живого мира, — все это оставляет Адама, и он остается в безумии отрицания основ человеческого существования. Имущество и владение: больше ничего не считается. Землю монетизируют, и скоро деревья будут расти прямыми рядами, три человека будут владеть всеми семью континентами, а все крупные организмы — разводиться только на убой.

НА БОКУ ВТОРОГО ТРЕЙЛЕРА Хранитель рисует слова диким и живым алфавитом. Строки растут и разливаются по пустой белизне:

Ибо есть у вас пять деревьев в раю,

которые неподвижны

и летом и зимой,

и их листья не опадают.

Тот, кто познает их,

не вкусит смерти.[60]

Он отступает с комом в горле, сам слегка удивляясь тому, что из него изливается, этой молитве, которую ему так важно послать тем, кто ее не поймет. Затем бац, и его бьет в спину ударная волна. Жар пышет в воздухе задолго до того, когда планировался взрыв. Хранитель оборачивается и видит, как в быстром симулированном рассвете подскакивает рыжий шар. Ноги подгибаются, и он бежит к пламени.

В поле зрения врезается другой силуэт. Дуглас, в стреноженном беге — одна нога неподвижна, пунктирный ритм. Они добираются до огня одновременно. Затем Дуглас, в крике-шепоте: «Сука, нет. Сука, нет!» Он на коленях, скулит. На земле лежат двое. Один начинает двигаться, когда приближается Ник, и это не тот, кто ему нужен.

Адам отрывает плечи от земли. Голова перископом осматривает округу. По лицу стекает завеса крови.

— Ох, — говорит он. — Ох!

Его поднимает Дуглас. Ник налетает поднять Оливию. Она все еще на спине, лицом к звездам. Ее глаза открыты. Вокруг воздух окрашивается оранжевым.

— Ливви? — Его голос ужасен. Густой скрежет оселка, для нее — хуже взрыва. — Ты меня слышишь?

На губах пузырится. Затем — слово:

— Ннн.

Из ее бока что-то сочится, по талии. Черная рубашка поблескивает в темноте. Он приподнимает ее и вскрикивает, опускает обратно. Из него рвется приглушенный плач. Затем он — снова чудовище профессионализма. Раненая смотрит на него в ужасе. Он наглухо затыкается, смотрит спокойно, лицо выдержанное. Механически оказывает всю возможную