Как раз в разгар этих событий, 1 ноября, Эйзенхауэр выступил в Филадельфии с последней предвыборной речью. Таких выступлений было немного, и они проходили почти незамеченными на фоне международных событий. На этот раз к выступлению президента было приковано внимание, ибо ожидалась четкая оценка ситуации на Ближнем Востоке. Дуайт превзошел самого себя, произнося прекрасные лозунги, стоявшие весьма далеко от геополитических интересов США, которыми он руководствовался в первую очередь: «Мы не можем выступать за один закон для слабых, а другой для сильных, один закон для тех, кто против нас, другой для тех, кто за нас. Может существовать только один закон, иначе не будет мира».

Это была банальность, рассчитанная на публику, голоса которой, как надеялся Дуайт, ему предстояло получить через несколько дней. Банальности понятны и близки широким массам, не режут слух, способствуют росту популярности произносящего их.

Можно ли упрекнуть президента великой державы в том, что он ставил во главу угла интересы собственной страны? Мы полагаем, что не следует и слишком строго судить его за демагогию и прекраснодушие, которыми прикрывалась эта политика. Эйзенхауэр сказал слушателям то, что они желали услышать: дал удобное объяснение, почему США на какое-то время отказались от поддержки своих традиционных союзников.

К этим общим рассуждениям следует прибавить одно конкретное обстоятельство: в эти предвыборные дни Эйзенхауэру приходилось лично определять все ходы внешней политики, поскольку государственному секретарю Даллесу была сделана операция по удалению злокачественной опухоли легкого (заболевание, по мнению врачей, развилось на почве курения), а временно исполнявший его обязанности Герберт Гувер был не очень опытным дипломатом.

Пятого ноября Эйзенхауэр получил послание председателя Совета министров СССР Н.А. Булганина, за спиной которого маячила фигура Хрущева. Советское руководство предлагало с санкции ООН использовать вооруженные силы обоих государств для прекращения агрессии против Египта. Однако инициатива СССР не встретила поддержки в Вашингтоне. Эйзенхауэр назвал советское предложение «абсурдным», хотя тут же предложил в ответе заменить этот термин другим, более мягким по форме, но аналогичным по существу (было избрано слово «немыслимое»). Одновременно было опубликовано заявление президента по поводу намерения СССР оказать помощь Египту «добровольцами». Если русские попытаются ввести войска на Ближний Восток, говорилось в нем, мы окажем противодействие этому с использованием силы.

Встретившись с осуждением со стороны США и СССР, Великобритания и Франция 6 ноября заявили о готовности передать контроль над Суэцким каналом силам ООН и вывести свои войска с территории Египта. 8-го числа последовало заявление правительства Израиля о прекращении огня.

Так завершился Суэцкий кризис — острое и сложное противостояние, которое, однако, не следует, подобно исследователю Д. Николсу, оценивать как ситуацию «на грани мировой войны».

Одновременно с кризисом на Ближнем Востоке американской администрации пришлось столкнуться с первой попыткой нарушения Варшавского договора СССР со странами Восточной Европы. Вначале произошли волнения в Польше, являвшиеся прямым последствием курса XX съезда КПСС, воспринятого польскими оппозиционными кругами как возможность ослабить зависимость от Советского Союза. Ситуацию удалось нормализовать, когда на пост первого секретаря Польской объединенной рабочей партии пришел ранее смещенный и арестованный, но в 1954 году выпущенный из тюрьмы Владислав Гомулка, сохранивший страну в Варшавском блоке при условии предоставления польскому руководству большей автономности.

Хотя по ироническому выражению, бытовавшему среди советской интеллигенции, Польша была «самым беспокойным бараком в социалистическом лагере», более серьезные испытания ожидали эйзенхауэровскую политику «освобождения» в Венгрии. Это был как раз тот случай, когда требовалось выбрать один из двух вариантов: идти на прямую конфронтацию с СССР во имя «освобождения» или пожертвовать им ради сохранения мирного сосуществования. Необходима была трезвая оценка ситуации.

В двадцатых числах октября 1956 года в Будапеште и других городах Венгрии развернулись массовые демонстрации с требованием отставки сталинистского руководства, которые переросли в народное восстание. Правительство возглавил Имре Надь, перед этим находившийся в заключении. Советские войска подавили выступления повстанцев. Надь по приговору закрытого суда в июне 1958 года был повешен.

Тридцатого октября была опубликована декларация правительства СССР об отношениях с другими социалистическими странами, которая тогда рассматривалась как проявление «оттепели», а позже стала оцениваться исследователями в качестве маскировки предстоявшего вооруженного вмешательства. Именно так эту декларацию оценил многоопытный Эйзенхауэр. Когда госсекретарь Даллес сообщил ему о документе, назвав его «одним из наиболее серьезных заявлений, которые поступали из Советского Союза по окончании Второй мировой войны», Эйзенхауэр ответил: «Да, если только это заявление честное».

В отношении венгерского восстания президент США занял осторожную позицию, весьма далекую от политики «освобождения». Когда в Будапешт вошли советские танки, он выступил с заявлением, осуждавшим интервенцию, но отклонил предложение Д.Ф. Даллеса сбрасывать повстанцам с самолетов оружие и продовольствие, мотивировав свое решение тем, что Советы могут оказаться перед соблазном «прибегнуть к крайним мерам, даже начать мировую войну», чтобы сохранить власть над своими сателлитами.

По существу такой курс означал отказ от политики «освобождения», которая с самого начала представляла собой набор пропагандистских лозунгов, а не реальный государственный курс. На одной чаше весов находились судьбы сравнительно небольшого отряда венгерских повстанцев, на другой — всего мира. Для Эйзенхауэра весомее оказалась вторая чаша, хотя гибнувшие будапештские студенты сочли его трусом и предателем. Что ж, в мировой политике иногда приходится выбирать между разными степенями опасности и даже приносить в жертву человеческие жизни. Другой вопрос, что политика «освобождения», вероятно, с самого начала навязанная Эйзенхауэру Д.Ф. Даллесом и другими консерваторами, была труднореализуемой. Он надеялся, что прибегать к ней не придется, но просчитался и вынужден был фактически от нее отказаться. Но его авторитет в американском обществе был настолько велик, что на результаты выборов это существенно не повлияло.

Выборы состоялись 6 ноября 1956 года. Дуайт вместе с Мейми голосовал в Геттисберге, где теперь имел официальное постоянное место жительства. Возвратившись на вертолете в столицу, он не сидел сложа руки, ожидая результатов голосования, а занимался ближневосточным кризисом. Именно в этот день напряженность начала спадать. Разведывательные полеты «У-2» показали, что советских самолетов на египетских аэродромах нет. В телефонном разговоре с британским премьером Иденом в ответ на информацию, что европейские государства прекратили огонь и ожидают прибытия в зону Суэцкого канала войск ООН, Эйзенхауэр сообщил, что американцы в составе сил ООН участвовать не будут. Иден спросил, как обстоят дела с выборами. Дуайт ответил: «Мы полностью занимались Венгрией и Средним Востоком[16]. Я совсем не интересовался, как идут выборы, но думаю, что всё будет в порядке».