– Жозефина так поглощена собой, что я уже беспокоюсь, все ли у нее в порядке с головой?

– Да, она действительно ведет себя странно, – признала миссис Перри. – Я поговорила с отцом, и мы решили, что после первого января отправим ее учиться в пансион на востоке страны. Но не говори ей ни слова, пока мы не обсудим все детали.

– Слава богу, мама, еще не слишком поздно! Она появляется повсюду с этим ужасным молокососом Трэвисом Де-Коппетом, который не расстается со своим кошмарным плащом, и устраивает настоящий цирк! На прошлой неделе они явились в кафе Блакстона, и я сама чуть от смеха не лопнула. Они выглядели как маньяки – крадущийся, словно вор, Трэвис и Жозефина, гримасничающая так, словно у нее началась пляска святого Витта. Говоря откровенно…

– А что ты там говорила об Энтони Харкере? – перебила ее миссис Перри.

– Что она свихнулась на нем! А он ей в дедушки годится!

– Ну, не совсем так…

– Мама, ему двадцать два года, а ей всего шестнадцать! Каждый раз, когда Жози и Лилиан проходят мимо него, они начинают хихикать, как две дурочки, и разглядывать его, как картину…

– Зайди, Жозефина! – позвала миссис Перри.

Жозефина медленно, слегка раскачиваясь, вошла в комнату и облокотилась о дверной косяк:

– Что, мама?

– Дорогая, ведь ты же не хочешь, чтобы над тобой смеялись?

Жозефина обратила свой мрачный взор на сестру:

– И кто же надо мной смеется? Догадываюсь… Ты единственная, кому это могло прийти в голову!

– Ты так поглощена собой, что ничего не замечаешь! Когда вы с Трэвисом Де-Коппетом пришли в кафе Блакстона, у меня от смеха чуть не вылетели позвонки. Смеялись все, сидевшие за нашим столиком, и все остальные посетители кафе тоже – конечно, кроме тех, кто был просто шокирован.

– Предполагаю, что шокированных было больше, – с удовлетворением заметила Жозефина.

– Хорошенькая же будет у тебя репутация, когда придет пора выводить тебя в свет!

– Замолчи! – крикнула Жозефина.

На мгновение наступила тишина. Затем миссис Перри торжествующе прошептала:

– Придется рассказать об этом твоему отцу, когда он вернется домой!

– Давай расскажи ему!

Неожиданно Жозефина заплакала:

– Почему никто, никто не может оставить меня в покое? Я хочу умереть!

Мать обняла ее, приговаривая: «Жозефина, ну-ну, Жозефина!», но Жозефина продолжала всхлипывать – казалось, что плач исходит прямо у нее из сердца.

– Всего лишь кучка некрасивых и завистливых девчонок, которые, стоит только кому-нибудь на меня посмотреть, сходят с ума и придумывают абсолютно ни на чем не основанные сплетни – и все потому, что я могу заполучить любого, кого только захочу! Наверное, Констанция бесится от того, что я вошла и просидела целых пять минут наедине с Энтони Харкером, пока он ждал ее внизу вчера вечером!

– Да, я ужасно заревновала тебя к нему! Я всю ночь сидела и плакала! Особенно из-за того, что он пришел поговорить со мной о Мэри Вэйли. Что ты! Ты просто с ума его свела за эти пять минут, так что он никак не мог успокоиться и прекратить смеяться, пока мы шли к Уорренсам.

Жозефина всхлипнула в последний раз и перестала плакать:

– Если хочешь знать, я решила дать ему отставку.

– Ха-ха-ха! – Констанция просто взорвалась от смеха. – Ты это слышала, мама? Она собирается дать ему отставку! Будто он хоть раз в жизни посмотрел на нее! Будто он вообще знает о том, что она существует! Из всех самовлюбленных…

Но миссис Перри не могла больше это терпеть. Она обняла Жозефину и попросила ее уйти к себе в комнату.

– Все, чего хочет твоя сестра, это чтобы над тобой никто не смеялся, – объяснила ей она.

* * *

– Ну, ладно, это он дал мне отставку, – с грустью произнесла Жозефина.

И она отказалась от него, отказалась от тысяч поцелуев, которых у нее никогда не будет, от сотен длинных, увлекательных танцев в его объятиях, от сотен вечеров, которые невозможно будет ничем возместить. Она вовсе не придавала значения письму, которое написала ему прошлой ночью и не успела еще отослать, а теперь уже не отошлет никогда.

– В твоем возрасте рано думать о таких вещах, – сказал мистер Перри. – Ты всего лишь ребенок.

Жозефина встала и подошла к зеркалу:

– Я обещала зайти к Лилиан. И я уже опаздываю.

* * *

Вернувшись в свою комнату, миссис Перри подумала: «До января еще целых два месяца». Она была красивой женщиной, которая хотела, чтобы ее любили все окружающие; ей никогда не хотелось управлять другими людьми. В душе она уже аккуратно упаковала и отправила на почту сверток с Жозефиной внутри, адресовав его в безопасную и тихую школу Брирли.

* * *

Часом позже в кафе Блакстона Энтони Харкер и еще один молодой человек расслабленно сидели за столиком. Энтони был приятным парнем: слегка ленивым, довольно богатым и вполне удовлетворенным своим нынешним успехом в обществе. После того как он вылетел из одного университета на востоке страны, он перешел в один из известнейших университетов Виргинии, где и завершил свое образование в более благоприятной обстановке. Там он смог впитать в себя определенные привычки и манеры, которые девушки из Чикаго находили очаровательными.

– А вон и небезызвестный Трэвис Де-Коппет, – заметил приятель. – Интересно, что это такое он о себе возомнил?

Энтони посмотрел издалека на молодого человека, узнав Перри-младшую и остальных сидевших с ним рядом девушек, которых он часто встречал на вечерних улицах. Находясь почти что дома, они чересчур громко разговаривали и выглядели довольно глупо. Он отвел от них взгляд и стал искать себе партнершу на танец, но все еще сидел за столиком, когда комната – она была полутемной, несмотря на зажженные огни и тьму за окнами, – как бы проснулась, услышав громкую и волнующую музыку. Свободных девушек становилось все меньше. Мужчины в костюмах свободного покроя, выглядевшие так, словно они только что закончили какие-то зловещие дела, и женщины в шляпках, которые, казалось, были готовы сейчас же отправиться в полет, придавали всей окружающей обстановке особое, непередаваемое ощущение времени как непостоянной величины. Главным для Энтони было то, что это общество – вроде и не случайное, но и не тщательно избранное – могло мгновенно исчезнуть, как гости после званого обеда, а могло и провести вместе всю ночь, как гости на удачной свадьбе. Энтони забеспокоился, что не успеет ухватить свою долю веселья. Он все более и более пристально вглядывался в толпу, пытаясь найти хоть одно знакомое женское лицо.

И такое лицо неожиданно возникло в пяти футах от Энтони; на мгновение из-за плеча какого-то мужчины он поймал на себе печальнейший и трагичнейший взор. Это была улыбка – и не улыбка; большие серые глаза с яркими треугольниками теней под ними, губы, улыбавшиеся всему миру, в который можно было включить их обоих, и вместе с тем выражавшие не печаль жертвы, а скорее печаль Демона в состоянии нежной меланхолии. Впервые Энтони по-настоящему увидел Жозефину.