Кстати, по дороге к месту падения пылающее «облако» еще обстреляли и зенитчики города Владимир…

Или вот. 30 июля 1943 года танк Т-26 въехал в белесый туман в густом еловом лесу на Карельском фронте — и через четверть часа по часам командира танк выехал из тумана тоже на фронте, но на другом, на Северном, в тундре под Мурманском, в 580 километрах от того места…

Долго мурыжили несчастных танкистов проклятые особисты — кто и на каком грузовом аэроплане их туда перевез — и главное зачем?… в конце концов, просто списали дело в архив…

Хотите еще? Их — после работы в архиве Особых отделов — есть у меня…

А тут, подумаешь, непроходимое болото…

Во-первых. Лето проклятой памяти черного 41-го отличалось тем, что все стрелки дореволюционных барометров стояли на отметке «Велiкая сущЬ».

Во-вторых, люди же шли? И даже двое — бабушка Олеся (как самая знающая) и Иван Иваныч, как самый грузный, чтобы дорогу проверять, провалится он или нет… Что же, Иван Иваныч был тяжелее экранированного танка? Вовсе нет! Просто вес на единицу площади опоры — у «Беспощадного Красного Пролетария» был меньше… Физика, знаете ли…

А куда же так неторопливо, но безостановочно (принцип перемещения по болоту) двигался тяжелый танк?

А в разведку!

«Автор бредит?» — спросит взыскательный читатель.

Ничуть. Посылали же 24 июня 1941 года тяжелый, тихоходный, практически безоружный ТБ-3 из 3-го ТБАП среди бела дня НА РАЗВЕДКУ МЕХАНИЗИРОВАННЫХ КОЛОНН?

Вот и единственный тяжелый танк дивизии послали в разведку, надеясь, быть может, что никуда Эспадо на этом танке не доедет…

24 июня 1941 года. 16 часов 00 минут.

Шоссе Вильно — Минск. Район Ошмяны…

Да что, в конце концов, в масштабах огромной войны значит один человек? А один взвод? А полк? А дивизия, наконец?

Брошенная под гусеницы всей 3-й танковой группе достойного соперника покойного Гудериана, кадровая 100-я, пусть и знатно отличившаяся на недавней «на той войне не знаменитой» дивизия… горсть песка, брошенная навстречу мчащемуся на всех парах паровозу…

Или по современному — жук об ветровое стекло летящему по автобану BMW. Смахнет «дворник» неэстетическое пятнышко, а сияющий кабриолет даже на четверть секунды скорость не сбавит.

Но если… Та же горсть песка… Да только насыпанная доброй, заботливой рукой этому же паровозу, в буксу его тендера…

Или — по-современному! Жук не станет пробовать ветровое стекло на прочность, а возьмет полет чуть выше, а потом спикирует резко вниз, метясь хозяину мчащейся, открытой сверху машины в выпученный баварский глаз…

Неторопливый, чуть с хрипотцой голос, спокойные крупные руки… Маршал Ворошилов доверительно говорит генералу:

— Ты меня пойми, товарищ Руссиянов… Если на Северо-Западном — сейчас полная жопа, а мне, старому козлу, отчего-то кажется, что так оно и есть… Значит, здесь, на Западном, может повториться позорная, горькая история с Польским походом Двадцатого года! Только виноват в нашем разгроме будет уже не проклятый Тухачевский, а я сам. Потому что… Двадцать лет мы всей страной создавали нашу Красную Армию… Двадцать лет готовились к новой войне, которая рано или поздно была бы разожжена буржуинами… И вот когда она началась… Как всегда. Ничего у нас не готово… А ведь как мы старались… Да. И ты старался, и я… Но на тебе вины никакой нет. А вот я… ну, ничего. Искуплю. Отставить, товарищ генерал-майор! Я еще, слава Труду, Маршал Советского Союза! Так что давай мы с тобой договоримся — ты командуешь, а я тебе, по старой комиссарской традиции, помогаю чем могу. Например, сейчас считаю насущной задачей сформировать группу войск, имея твою дивизию в качестве ядра кристаллизации — вот какие я слова знаю! Не ожидал? А это все Ко… товарищ Сталин, дорогой наш. Сам книжки по ночам читает, и нас заставлял… Даст, бывало, мне в руки толстенный том, а другим вечером требует вернуть, и ох, беда, если моих заметок на каждой странице не увидит. Да ведь не романы давал, а все учебники да справочники, и работы Мэхена, Дуэта, Деголля… Образовывал он нас, обломовых ленивых… Меня вот так французский язык заставил выучить… Да видно, мало нас колотил. Надо бы ему в руки дубину Петра Великого! Ну, ладно…

Маршал устало потер лоб и продолжил:

— Так, с командирскими приоритетами мы разобрались? Я в твои дела не лезу — моя задача, пользуясь звездами в петлицах, сейчас все под тебя грести, и сердца товарищей красных бойцов глаголом большевистским жечь… А танки фашистские жечь — это задача твоя… И вообще. Давай-ка вне строя мы с тобой будем на «ты», как в Гражданскую… Ты меня уважаешь? Ну и славно! Тогда скажи шоферу, чтоб тормознул… вот вроде еще группа бойцов навстречу устало плетется… Щас я их взбутетеню!

24 июня 1941 года. 16 часов 05 минут.

Минск. Дом ЦК КПБ(б)

— Это что такое?!

— Это, товарищ Нарком, газета «Известия Советов депутатов трудящихся СССР», от сего 24-го числа, матрица доставлена из Москвы, как обычно, самолетом ПР-5 ГВФ, отпечатана в Минске…

— Нет, ЭТО, ЭТО что?!

— Стихи…

— Читай! Вслух читай! Громко читай.

— Священная война… Автор: Лебедев-Кумач…

Вставай, страна огромная —

Вставай на смертный бой.

С фашистской силой темною,

С проклятою ордой!

Пусть ярость благородная

Вскипает, как волна,

Идет война народная,

Священная война!

— Хватит! Идиоты! Слепые идиоты все кругом! Почему мне сразу не доложили? Случайно ведь я увидел! Это же не стихи! Это… это народная идея! Это Гитлеру полный пиздец!!! Записывайте: Исполнить! Немедленно! Стихи перепечатать — где? В окружной «Красноармейской Правде», в армейских газетах — «Боевое Знамя», «Часовой родины», «За Советскую Родину»… Подвижной типографии Главного Управления Политпропаганды — отпечатать сто тысяч листовок с текстом… Немедленно разослать их в войска. Окружному Ансамблю на эти слова написать песню и немедленно мне представить… Что значит, композиция? Я вам дам — вдохновения и гармонии, во все дырки сразу! Сегодня же сочинить, отрепетировать и при мне спеть! Потому что завтра они будут петь ее по Минскому радио! Да что ж такое, а? Это же… это посильнее сотни батарей будет… Еще запишите. Этого поэта, Лебедева, найти и спросить, что ему надо, и дать из моих фондов, что он захочет… Я сказал, ВСЕ дать. Квартиру, «эмку», дачу, Любовь Орлову и барабан в придачу… Нет Орловой? Замужем за режиссером? Тогда Серову пригласим. А кстати, где товарищ Ворошилов? Надо ему немедленно это дело показать…

24 июня 1941 года. 16 часов 10 минут.

Брест. Крепость. Земля и небо. Аппарат «Бодо». Лента

«Здесь Гаврилов. Здравия желаю».

«Здесь Сандалов. Здравствуйте товарищ майор. Как там у Вас?»