Могила Софии Годдард

И потому, когда гравер вырезал на надгробии мисс Годдард эти слова «…великую школу нравов, ТЕАТР», это не стало поводом для скандала. Мало кто не согласился бы, что театр способен наставить человека на путь нравственности. Нет, вы вряд ли пошли бы смотреть пьесу специально, чтобы стать более нравственным человеком: свежая арлекинада или пантомима, скорее всего, больше запомнилась бы смешными сценами и превращениями, чем этическими уроками, но все же в общем и целом после целого сезона (или даже целой жизни походов в театр) разных спектаклей — сентиментальных, героических, трагических, комических — зрители оставались с ощущением, что этот обширный и смешанный опыт некоторым образом способствовал их нравственному образованию. Они не могли не заметить, что некоторые линии поведения героев (например, щедрость и способность прощать) приводят к счастливому финалу и всячески восхваляются, в то время как другие (алчность и обман) ведут к финалам несчастливым и порицаются. Третьи виды поведения (самоотречение, благородное самопожертвование) при этом обычно имеют печальные последствия в локальном масштабе, зато высоко превозносятся в глобальном, так как приносят счастье другим людям. Различается и тонкость подачи: и какая-нибудь разнузданная мелодрама, и «Макбет» расскажут зрителю, что убивать нехорошо, но шотландская пьеса сделает это, показав, какое воздействие убийство Дункана произвело на самого убийцу. Участь Макбета убеждает нас, что убийство ужасно не только для жертвы, но и для убийцы. Так работало образование в великой школе нравов.

Но не только театр оказывал образовательное воздействие на аудиторию. Примерно в то же самое время Джейн Остин написала эти знаменитые строки из «Нортенгерского аббатства»:

Романы Джейн Остин занимаются именно этим. Задумайтесь, что происходит в «Эмме», особенно в том эпизоде, где Эмма бездумно грубит бедной старой мисс Бейтс, и в следующем за ним диалоге. Мистер Найтли старше Эммы; она восхищается им, не подозревая, что растущее в ней чувство — это любовь. И она глубоко смущена, когда он говорит ей:

Я цитирую этот отрывок полностью, чтобы мы могли оценить, как Эмму охватывают стыд и горе — горе, что она поступила плохо, смешанное с горем от того, что свидетелем стал человек, чье доброе мнение Эмме особенно важно, — а еще искреннее сожаление, что она так беспечно ранила другого. Динамика этого фрагмента, от укоров мистера Найтли до самобичеваний Эммы и ее сожалений, что она выглядела угрюмой и не желала с ним разговаривать (на самом деле она была просто очень смущена), — вот это и есть школа нравов во всей ее красе. Эмма проходит краткий образовательный курс, а вместе с ней и мы.

Полагаю, вы ничуть не удивитесь, что я полностью одобряю такое видение «школы нравов». Я действительно думаю, что мы способны научиться распознавать, что хорошо и что плохо, что щедро и альтруистично, а что жестоко и подло, на материале художественной культуры. Казалось бы, это настолько очевидно, что вряд ли стоит специального упоминания, — но я полагаю, что истину эту нужно время от времени переформулировать в категориях актуальных течений современной культурной жизни и общественного дискурса, явно изменившихся с тех пор, как это делалось последний раз. В последние годы я бы отметил два таких заметных течения, и собираюсь рассмотреть каждое из них по очереди.

Первое — «теоретическое», включает постструктурализм, постколониализм, постмодернизм и т. д. В приложении к нашей теме оно примет вид максимы: для связи между литературным текстом и всей остальной жизнью характерны противоречия, опровержения, фрагментарность, разобщенность и бесконечная регрессивная последовательность диалектических толкований. Текст — это не прозрачное окно, как вы в невинности своей полагали, через которое идеи, объекты, события и персонажи видны с совершенной ясностью. Проблематично считать, что между текстом и остальной жизнью вообще есть какая-то разница, потому что «il n’y a pas de hors-texte» — вне и помимо текста не существует ничего. Когда я спросил ведущего практика постструктурализма, что это изречение означает, она сказала: «Ах, Деррида совсем не то имел в виду», — подтвердив и мои мысли, а именно что тайна сия глубока и не по силам моему скромному пониманию.