Графиня отвела волосы со лба мальчика.

Бернард опустился на одно колено.

— Позвольте мне вложить Евангелие в руки Томми, — проговорил он. — Быть может, его благодать спасет отрока.

Батори бросила на него хмурый взгляд.

— Возлагаешь свои чаяния на очередную святую книгу, поп? Ужель другая послужила нам на славу?

И все же графиня не воспротивилась, когда кардинал сложил руки мальчика на груди. Даже она понимала, что хоть плохонькая надежда лучше, чем никакая.

Бернард благоговейно вложил книгу ему в руки. Едва коснувшись его кожи, обложка на миг просияла золотым светом, но затем вновь потемнела.

Веки Томми затрепетали и распахнулись.

— Мама?..

Графиня склонилась над ним, и слеза упала мальчику на щеку.

— Это Элисабета, мой бравый вьюнош, — промолвила она. — Мы свободны.

— Открой книгу, сынок, — призывал Бернард. — И спаси мир.

Пророчество эхом прозвучало в голове Эрин.

Трио предвозвещенное должно доставить сию книгу Первому Ангелу для благословения…

Она переводила взгляд с Руна на Джордана, а с него — на Батори.

Томми попытался сесть и тоже исполнить свою роль.

Батори помогла ему подняться, позволив его худенькой спине прислониться к ее боку, обращаясь с ним предельно нежно.

Томми пристроил книгу на коленях и открыл ее на первой странице. И без сил ссутулился, пытаясь разобрать древние слова на греческом языке.

— Что тут говорится? — хрипло спросил он.

Эрин процитировала слова по памяти:

— Грядет великая Сеча Небесная. Дабы силы добра возобладали, из этого Евангелия, начертанного собственной моею кровью, надлежит выковать Оружие. Трио предвозвещенное должно доставить эту книгу Первому Ангелу для благословения. Лишь этим они обеспечат спасение мира.

Пока они смотрели в ожидании, пепел падал на открытые страницы.

И больше ничего.

Томми посмотрел на клубящиеся тучи, а затем на бурное свинцовое море.

— Что еще я должен сделать? — спросил он несчастным и потерянным голосом.

— Ты — Первый Ангел, — мягко произнес Рун. — Тебе уготовано благословить эту книгу.

Сморгнув пепел со своих длинных ресниц, Томми поглядел на него с сомнением. И повернулся к особе, которой явно доверял больше всех.

Батори.

Графиня утерла кровь с его горла, где рана до сих пор не затянулась. Голос ее был полон тревоги. Она была готова ухватиться за любую соломинку.

— Может быть.

— Я не ангел, — нахмурился Томми. — Ангелов не бывает.

Батори улыбнулась ему, показав самые кончики острых зубов.

— Коли на свете есть чудища, отчего же не быть и ангелам?

Томми вздохнул, глаза его чуть закатились — не от пренебрежения, а от растущей слабости. Он явно опять угасал.

Батори прижала ладонь к его щеке.

— Веруешь ты или нет, какая ж пагуба в том, чтобы уступить их желаниям и благословить эту негодную книгу?

— Пожалуйста, попробуй, — взял его за плечо Бернард.

Томми подавленно тряхнул головой и простер ладонь над открытыми страницами Евангелия. Рука его задрожала даже от этого ничтожного усилия.

— Я благословляю… эту книгу.

И снова они ждали, и снова падал пепел, и земля по-прежнему дрожала.

Чудо не явилось. Ни золотого света, ни новых слов.

Эрин начало охватывать беспокойство.

Они что-то прозевали… Но что?

— Может, он должен произнести какую-то специальную молитву? — нахмурился Джордан.

Христиан окинул взглядом картину опустошения.

— А может, это место проклято.

Встрепенувшись, Бернард благодарно схватил того за руку.

— Ну конечно! Кровавое Евангелие может преобразиться только над святыми мощами Петра в базилике Святого Петра. Мы должны доставить отрока в Рим. Лишь там надлежит благословить книгу!

Томми внезапно обмяк, привалившись к графине; недолгий прилив сил иссяк, как огарок свечи. Капля крови скатилась из его до сих пор не затянувшейся раны.

— Ему нипочем не добраться до Рима, — заявила Батори. — Я едва чувствую биение его сердца.

Рун встретился глазами с Эрин, взглядом подтвердив это.

Негромкий вздох заставил ее оглянуться через плечо туда, где на песке лежала Арелла. Женщина перекатилась было на бок, но теперь снова опрокинулась навзничь, после того как ее глаза осияли Эрин взглядом, полным такой же печали, как на рисунке, той же скорби, с какой она глядела на Искариота.

Эрин поняла это послание, которому Иуда не внял.

Вы заблуждаетесь.

Словно зная, что Эрин ее поняла, сивилла закрыла глаза, и тело ее обмякло.

Встревоженная доктор Грейнджер перебралась к ней, взяв за руку. Та оказалась теплой. Эрин заметила, что кончики пальцев сивиллы покрыты мокрым песком. Оглядев песок в том месте, куда опиралась Арелла, она обнаружила начертанный на песке символ.

Он изображал факел — торопливый набросок, подкрашенный пеплом, изображающий зажженную связку тростника.

У нее за спиной Бернард говорил:

— Мы можем перевязать отрока здесь, а по пути зажимать его рану. Он… он должен выдержать полет до Рима.

Христиан указал на второй вертолет, стоящий на пляже. Должно быть, он доставил подкрепление кардинала.

— Я возьму аптечку. В вертолете должно быть достаточно топлива, чтобы дотянуть до Ватикана. Лететь тут не больше часу. Как только мы поднимемся в воздух, я уведомлю медицинский состав, чтобы они были наготове к нашему прибытию.

— Рана у отрока отнюдь не натуральная, — пренебрежительно бросила Батори. — Вашей современной медициной ее не исцелить.

Эрин обнаружила, что в виде исключения согласна с графиней. Даже без целительного дара Томми кровь уже давно должна была свернуться, запечатав рану.

Эрин снова взглянула на символ.

Вы совершенно заблуждаетесь.

Пока Христиан побежал за аптечкой, Бернард пытался влить освященное вино в рану, бормоча молитвы на латыни. И протер ее начисто рукавом.

Кровь хлынула с новой силой.

Эрин увидела бледное золотое свечение, заметное лишь благодаря сумраку. Возможно, это проявление его особых ангельских флюидов, чуда, поддерживающего жизнь мальчика и, вероятно, спасшего Джордана в Стокгольме.