— Ваше величество, — с тоской сказал Чарторыйский. — Я уверен, что не союз с Пруссией, но война с ней России и Польши есть залог победы над Наполеоном.

— Но это невозможно!

— Я прошу, ваше величество, освободить меня от обязанностей министра, — твердо сказал Чарторыйский, глядя в глаза императору. — Они слишком тяжелы для меня. Природному поляку трудно руководить иностранными делами России.

— Я поклялся в вечной дружбе королю прусскому перед гробом великого Фридриха и нарушить свою клятву не могу. Мне очень жаль, дорогой князь, но я вынужден принять отставку. В остальном мы будем друзьями по-прежнему.

Князь Чарторыйский отвесил низкий поклон и вышел из туалетной комнаты, стены которой были свидетелями иных разговоров и клятв.

После ухода князя император продолжал сидеть на диване, обитом китайским шелком. Он вспомнил время, когда сочувствовал политике князя Чарторыйского и склонялся к мысли о разрыве с Пруссией.

Но все обернулось не так, как предполагал сам император и окружавшие его лица. А почему, он и сам не знает. Может быть, торжественный прием в Берлине настроил его на дружественный лад? Прусский король, как и прежде, в Мемеле распростер дружеские объятия. Не менее благосклонно к нему отнеслась и королева Луиза, за которой император скромно и благоговейно ухаживал.

Князь Петр Долгоруков торжествовал победуnote 35 . Князь Адам Чарторыйский отступил на второй план.

С тех пор прошло более года. После аустерлицкого поражения Пруссия повернулась спиной к Александру. Клятвы у гроба Фридриха были забыты. Но, заключив союзный договор с Наполеоном, Пруссия не нашла успокоения. Англия объявила ей войну из-за Ганновера, полученного из рук Наполеона. Англичане задерживали прусские корабли, находившиеся в английских портах, и число их дошло до четырехсот.

В английском парламенте пруссаков оскорбляли, называя их поступки презренным раболепством перед Бонапартом. В Берлине гвардейские офицеры осуждали свое правительство. Желая высказать свое мнение, они по ночам острили сабли на ступенях крыльца французского посольства. Толпа три раза выбивала стекла окон в доме министра графа Гаугвица, поборника союза с Наполеоном.

Торговля Пруссии сократилась, промышленность пришла в упадок. Пользуясь ее затруднительным положением, Наполеон решил окончательно прибрать Пруссию к своим рукам и стал выискивать повод к началу войны. Он препятствовал образованию северного союза, не отвечал на соответствующие письма короля и в переговорах с Англией предложил возвратить ей Ганновер, ранее переданный Пруссии.

Летом 1806 года император Наполеон, писали историки, стоял на высшей ступени своего могущества, и снова Западная Европа покорно склонилась перед ним. На развалинах Римской империи возникла империя Французская. Старая монархическая Европа без сопротивления признала его братьев королями, родственников и слуг — князьями и герцогами.

Что говорить, обстановка в Европе тревожная. Александру приходилось выслушивать много разных советов, и зачастую противоречивых. Больше всего он боялся быть побитым Наполеоном, а новая схватка с французами казалась неизбежной.

Мысли императора вдруг приняли более приятное течение. Он вспомнил Машеньку Нарышкину, давнишнюю свою приятельницу.

Раздумья императора прервали удары башенных часов. Пробило шесть. Неприятное чувство не покидало его. Ушел в отставку старый друг князь Адам. Отставка была неотвратима и справедлива. Слишком много нареканий от придворных на его польский патриотизм. И вел он себя несколько развязно в присутствии своего императора. И все же в глубине души Александр сожалел: вряд ли кто выскажет свое мнение так прямо и откровенно, как это делал князь Адам… Но кому все-таки быть министром? В прошедший четверг, вспомнил император, был разговор с императрицей-матушкой и графом Ливеном, и они настоятельно советовали назначить управляющим иностранными делами генерала барона Будберга. Барон был немедленно вызван из своего лифляндского поместья и сейчас должен находиться в Петербурге.

Александр звякнул серебряным колокольцем.

— Барона Будберга ко мне! — сказал он, не оборачиваясь к адъютанту.

Через несколько минут барон Будберг, курносый и лупоглазый генерал, стоял возле императора, польщенный тем, что вызван в туалетную комнату, про которую ходило столько легенд.

— Садитесь, Андрей Яковлевич. — Император показал ему место возле себя, где недавно сидел Адам Чарторыйский. — Назначаю вас министром иностранных дел, — чуть помедлив, добавил он. — Что скажете?

— Не смею возражать, ваше величество, готов служить вашему величеству всеми силами.

— Хочу знать ваше мнение, барон. Велика ли военная мощь Пруссии? Справится ли она с Бонапартом?

Барон Будберг выразил презрение на своем простоватом лице.

— Вряд ли, ваше величество. Уже сорок четыре года Пруссия не участвовала в военных действиях. Прусские генералы помнят войну только по преданиям. Они не следили за успехами военного искусства, оставаясь в застарелых понятиях Фридрихова века…

Будберг запнулся. Он понял, что совершил ошибку. Император был явно недоволен его словами. Он вспомнил про непоколебимую преданность Александра прусской монархии.

— Но это исправимо, ваше величество, — поторопился барон. — Если приспичит и генералы возьмутся за голову, то и Бонапарту придется туго. Я совершенно уверен в этом.

— Принимайте дела у князя Адама Чарторыйского. Всегда помните первый пункт моей секретной декларации. Употреблять постоянно большую часть наших сил на защиту Европы и все силы нашей империи на поддержание независимости и целости прусских владений. — Император строго посмотрел на Будберга.

— Слушаю, ваше величество, всегда буду помнить первый пункт секретной декларации.

Беседа не была длинной. Через четверть часа сияющий от царской милости барон был в толпе царедворцев. Его обнимали, поздравляли, жали руки. Было известно, что барон не хватает с неба звезд. Больше того, говорили, что барон принадлежит к тем ласкателям и царедворцам, которые мыслят только по приказанию. Но это никого не беспокоило.

Вскоре новым русским посланником при прусском дворе стал граф Штакельберг.

Забегая несколько вперед, скажем, что вступление барона в управление дипломатическим ведомством повлекло за собой значительные изменения в личном составе. Число немцев быстро возросло, и вскоре они сумели оттеснить на задний план игравших до этого видную роль всех других иностранцев. В то же время все они дружно выживали из дипломатических рядов прирожденных русских.

Утверждали, что при министре Будберге только лица немецкого происхождения почитались имеющими высшее достоинство. Немецкая партия при дворе по-прежнему была сильна и многочисленна.