ли атака успешной, но она отвлекла почти всех здоровых воинов в цитадели. В поле зрения оставались только двое часовых, охранявших заключенных в загоне. Однако были и другие: горстка женщин, детей и мужчин постарше, в основном безучастно сидевших возле своих хижин. Те, кто был в силах сделать это, подошли ближе к стене, чтобы проследить за ходом сражения.

Катон посмотрел на землю между их укрытием и загоном. Как бы легко они ни были вооружены, лобовая атака была бы самоубийственной, даже учитывая мастерство агента в обращении с клинком. Требовался более скрытный подход. Недалеко от задней части загона была длинная низкая куча бревен, тянувшаяся к провалу, где спрятались Катон и Аполлоний. Если бы они могли незаметно дотянуться до бревен, они могли бы проползти за ними к дальнему концу кучи и застать врасплох часовых. Или … Катон увидел, что верх кучи был не более пары метров в высоту, и был небольшой участок, где заостренные верхушки деревянных столбов были отклонены друг от друга, образуя зазор.

— Вот и наш путь внутрь, — указал он. — У нас есть бревно приличного размера, и ты можешь поднять меня вверх и помочь взобраться, потом перелезай за мной.

Аполлоний посмотрел через пространство и кивнул. — Это должно сработать. Что потом?

— Если мы сможем попасть внутрь загона, мы сможем удерживать его от разбойников, пока Массимилиан и его люди не захватят их лагерь.

— Если они это сделают. А если атака не удастся?

— Тогда наши друзья, несомненно, обнаружат, что у них на двоих заложников больше, чем они думали.

— Это не очень обнадеживает, — пробормотал Аполлоний.

Катон перебрался через край впадины и, не двигаясь, медленно полз к концу груды бревен. Стога сухой травы немного укрывали их, когда оба римлянина двинулись вперед. Звуки боя у стены разносились в горячем, неподвижном воздухе, но невозможно было сказать, чья сторона берет верх. Достигнув конца кучи, Катон присел, держа голову ниже уровня бревен. Он отошел на небольшое расстояние, чтобы освободить место для Аполлония, затем подтянулся, чтобы посмотреть поверх.

С другой стороны лежал участок проторенной земли, на котором спиной к ним сидела собака и грызла большую кость. В шести метрах дальше была хижина. Сбоку от входа лежала женщина, кашляя. Маленький ребенок с копной неопрятных темных волос сидел на корточках рядом с женщиной и рисовал палкой узоры в пыли. На небольшом расстоянии были и другие хижины, но никаких следов других людей. По крайней мере, живых. Катон увидел ряд тел, лежащих возле самой большой хижины в поселении: трое детей, женщина и мужчина. Последний лежал на носилках, вокруг него были разложены щит, шлем и множество оружия.

Удовлетворенный тем, что их не заметят, Катон двинулся по бревенчатой поленнице к загону, Аполлоний последовал за ним. Когда они спрыгнули с дальнего конца, ребенок, которого он ранее заприметил рисующим в пыли, появился вдруг перед ними и остановился как вкопанный, как только увидел обоих римлян. Катон понял, что это девочка лет трех или четырех. Она смотрела на них, посасывая два средних пальца правой руки и почесывая кожу головы веткой в левой. Он застыл, не зная, что делать, и беспокоился, что любое быстрое движение может заставить девчушку запаниковать и убежать, предупреждая других об их присутствии. Аполлоний стал обходить его, сомкнув пальцы на рукоятке кинжала.

— Какая ты красивая девочка, — улыбнулся он. — Ты хочешь, чтобы я рассказал тебе историю? Просто подойди ближе.

— Нет, — твердо перебил Катон. — Предоставь ее мне.

Он поманил ее, заставляя себя улыбнуться, указывая на палку. — Ты любишь рисовать, не так ли? Я тоже. Дай мне твою палку, — он протянул руку.

Девчушка не двигалась и смотрела на них чистым взглядом маленького ребенка, который еще не подрос достаточно, чтобы бояться. Затем она небрежно протянула ему палку.

— Спасибо. — Катон расчистил участок земли ладонью левой руки и нарисовал простую иллюстрацию собаки. Он посмотрел на нее. — Ты видишь, что это?

Она подошла поближе и присела на корточки, чтобы взглянуть на изображение, затем радостно улыбнулась. Катон осторожно взял ее руку и вложил в нее веточку, указывая на гладкую почву рядом с рисунком. — А теперь посмотри, сможешь ли ты справиться с таким же успехом. Продолжай, я уверен, ты сможешь, — уговаривал он ее. — Посмотри, сколько ты сможешь нарисовать. Нарисуй и несколько маленьких. Щенков.

— Щенков, — нерешительно повторила она, затем улыбнулась и принялась за работу.

Катон прошел мимо нее, приподняв бровь, глядя на своего спутника, и выбрал солидное на вид бревно. — Вот и все. Иногда стилус более эффективен, чем кинжал.

Аполлоний фыркнул. — Я сомневаюсь, что это когда-нибудь станет аксиомой.

Они пригнулись и поспешили к задней части загона, и Катон поставил бревно, плотно вставив его в угол между двумя кольями. Он мог слышать стон из загона и шорохи по соломенной подстилке. Взобравшись на бревно, он протянул руку и ухватился за вершины кольев, держа ногу наготове, чтобы Аполлоний дал ему толчок. Недовольно фыркнув, агент наклонился и мощным рывком поднял Катона достаточно высоко, чтобы тот перебросил ногу через забор. Как можно тише Катон перебрался и откинулся назад, чтобы помочь агенту перебраться вслед за ним. Они оба спрыгнули на землю внутри.

На небольшом пространстве было шесть заложников. Четверо из них лежали неподвижно, один лежал на спине, с открытым ртом, глядя невидящим взглядом, пока мухи жужжали вокруг его лица. Другими, которые казались безжизненными, были еще двое мужчин и женщина постарше, одетые в лохмотья. Их окружали высохшие лужи рвоты и поноса, залитые прожилками крови. Воздух был густым, от самой отвратительной вони, с которой Катону когда-либо приходилось сталкиваться, и он и Аполлоний отпрянули, инстинктивно прижав руки ко рту. По ту сторону загона сидели еще двое заложников, худощавый мальчик, которого обнимала женщина, сидящая за ним. Они тоже были одеты в лохмотья, и их глаза открылись на звук спрыгнувших вниз злоумышленников. Женщина сглотнула и тихо прохрипела: — Катон…?

Если бы она не назвала его имя, Катон никогда бы не узнал ее. Он прошептал агенту: — Клянусь всеми богами, это Клавдия.

Он указал Аполлонию перейти к воротам и наблюдать, пока он обошел тела и присел на корточки перед Клавдией и мальчиком. Ее некогда прекрасные волосы и гладкая кожа были испещрены грязью и засохшей кровью из царапин и порезов на лице и коже черепа. Она сильно похудела, лицо ее было ужасно бледным, а в глазах пустота. То же самое и с исхудавшим мальчиком, который лежал в ее объятиях, его голова упала на плечо, и