– Теперь ясно.

– Хорошо. – Смрад помолчал, возвращаясь к прерванной мысли. – И взгляд того барана меня поразил. Ведь у всех нас такой; у кого-то более заметный, у кого-то – менее. У жреца он проявился поздно, хотя был с ним всю жизнь. И так у всех. Ты видишь, что в нем пусто, и это открытие переполняет тебя.

– Погоди… где пусто?

– Во всем этом Худом забытом бардаке, Флакон. Везде.

– Несчастная ты душа, Смрад.

– Призна́юсь, это место разъедает меня изнутри, выкапывает воспоминания, которые я давно похоронил… Итак, стою я возле дома. Баран с одной стороны, гробница жреца – с другой, на самом высоком гребне, что я смог найти. Высокородные взвыли бы, если бы увидели. Но мне уже было все равно.

– Потому что в этот день ты ушел.

– Да. Был первым в очереди на вербовочном пункте Ли-Хэна. Солдат оставляет мертвых за спиной и хоронит, как правило, только тех, кого знает.

– Мы насыпаем курганы не только для своих погибших.

– Я не это имел в виду под словом «знает». Флакон, ты когда-нибудь смотрел в лицо врага – в смысле, мертвого?

– Пару раз, да.

– И что ты там видел?

Флакон передернул плечами и снова уставился на башню.

– Понял тебя.

– Армия – лучшее место, чтоб ссать Худу на лицо. Уж чего-чего, а мочи́ у нас у всех вдоволь.

– А я все жду – терпеливо, как видишь, – когда мы дойдем до Синн, Свища и Азатов.

– Вчера ночью я выпустил из клетей Кривого и Таракана – мелкий, как знаешь, та еще злюка. Старик Кривой – обычный пастуший пес. Незамысловатый, прямолинейный. Можно не сомневаться, что он только и ждет, когда вцепиться тебе в горло. Никаких виляний. А вот Таракан – это клыкастый ощерившийся демон. Я дал Кривому по башке, и он сразу понял, кто хозяин. Таракан же сначала завилял хвостом, а потом как цапнет меня за лодыжку. Я чуть не придушил его, пока отдирал от сапога.

– Ты забрал собак?

– Нет, я отпустил их. И они вылетели, как снаряды из баллисты: по улицам и переулкам, мимо зданий и сквозь визжащие толпы – к вот этой двери. К дому Азатов.

– И как ты за ними поспевал?

– Никак. Я наложил на них гейс и просто шел следом. Таракан валялся на дорожке – утомился кидаться на дверь, а Кривой царапал когтями кладку.

– Почему же никто из нас до этого не додумался?

– Да потому что вы все тупые.

– И что ты сделал потом? – спросил Флакон.

– Открыл дверь, и они ломанулись внутрь. Я слышал, как они рванули вверх по лестнице… и все. Тишина. Видимо, там был какой-то портал, который перенес собак к Синн и Свищу.

– А вот если бы ты обратился ко мне, – сказал Флакон, – то я бы вселился в одну из них и мы, возможно, узнали бы, куда ведет этот портал. Но раз ты у нас гений, Смрад, значит, у тебя был веский резон так не поступать.

– Худов дух… Вот здесь я облажался. Что ж, и у гениев бывают промашки.

– Хруст доставил твое послание, только я ничего не понял. Ты хотел, чтобы я пришел сюда – я пришел. Но эту историю можно было бы рассказать и за кружкой пива в таверне у Гослинга.

– Я выбрал Хруста, потому что он наверняка забыл про послание, как только его доставил. Забыл о том, что говорил со мной, а потом с тобой. Более непроходимого тупицу я в жизни не встречал.

– Ах, мы здесь тайно. Интригуешь, Смрад. Что тебе от меня нужно?

– Для начала хочу узнать о твоей ночной гостье. Решил, что лучше поговорить об этом наедине.

Флакон уставился на Смрада. Тот нахмурился.

– Что такое?

– Жду подмигивания.

– Мне не нужны подробности, кретин! Ты когда-нибудь видел ее глаза? Смотрел в них?

– Да… и всякий раз говорю себе: зря.

– Почему?

– В них так много… нужды.

– И все? Больше ничего?

– О, еще много чего, Смрад. Удовольствие, может, даже любовь… не знаю. Все, что я вижу – это только «сейчас». Не могу объяснить лучше. В ее глазах нет прошлого или будущего, только настоящее.

– Они пусты и полны.

Флакон сощурился.

– Как у барана, да. От этой животной стороны, признаться, мне не по себе. Как будто смотрюсь в зеркало и вижу свои глаза, но не как обычно, а… – Его передернуло. – Словно там никого нет. Совсем никого.

– Но при этом кто-то есть. – Смрад понимающе кивнул. – Я как-то смотрел в глаза Худу, Флакон, и видел то же самое – даже чувствовал то же самое. Я, но не я, а никто. И кажется, я понял, что я там увидел – и что ты видишь в ее глазах. Да, кажется, я наконец понял, что означает эта заполненная пустота. – Он повернулся к магу. – Так выглядят наши глаза после смерти, когда душа их покинула.

Флакон разом побледнел.

– Нижние боги, Смрад! Ты как будто насыпал мне червей за шиворот. Это… это ужасно. Вот что бывает с теми, кто слишком часто смотрит в глаза мертвецам? Боги… Теперь, идя мимо побоища, я буду глядеть только под ноги.

Смрад снова рассматривал дом Азатов.

– Барана переполняло семя, и его надо было излить. Может, он знал, что это его последний сезон? Или он так чувствует каждую весну? Ни прошлого, ни будущего. Полон и пуст. Только это и ничего больше – всегда. – Он потер руками лицо. – У меня кончились ходы, Флакон. Кончились ходы.

– Послушай, – сказала она, – когда я сую свой пальц – палец – туда, то ничего не чувствую. Ты не понимаешь? Ну тебя!

Она откатилась в сторону и хотела было опустить ноги и встать, но кто-то, видимо, отрубил половину койки, и она рухнула прямо на заляпанный пол.

– Ой, больно. Наверное.

Мертвоголов свесился над ней; его по-женски огромные, влажные глаза сверкнули из-под чернильно-черной челки.

Хеллиан вдруг посетило странное воспоминание – странное, прежде всего, потому, что обычно воспоминания терялись по дороге. Вот она девочка, лишь слегка навеселе (ха-ха), спускается по травянистому берегу к речушке и находит на мелководье рыбешку, только-только сдохшую, берет ее в руку и разглядывает. Как будто форель: сама ярко-красная – Хеллиан таких никогда не видела, – а на спине блестящая темно-зеленая, как мокрая сосновая лапка, полоса.

Почему Мертвоголов напомнил ей дохлую форель? Вроде бы и цветом он не красный и даже не зеленый. И на мертвого не похож – мертвые не моргают. Может, потому что скользкий? Наверное. И влажно поблескивает, как та рыбешка у нее на ладони в лужице воды, словно в гробу или в коконе. Хеллиан вдруг вспомнила, как ей тогда было грустно. Еще совсем малек, а умирает – просто так, без причины. Что же это была за речушка? И где, чтоб ее?..

– Где я выросла? – прошептала Хеллиан, не поднимаясь. – В городе? В деревне? На ферме? На каменоломне?