Пан радушно приветствовал гостей и сказал, что велел запереть ворота и никуда не отпустит из замка целую неделю.

Ясек благодарил и кланялся, он знал, что спорить с норовистым, своевластным паном ему, заградовому шляхтичу, бесполезно и опасно.

Гостей поместили в удобных комнатах с мягкими постелями из медвежьих шкур. Людмилу и служанку Зосю отвели на половину хозяйки дома. Слуги помогли шляхтичам очиститься от дорожной грязи, умыться, переодеть белье и проводили к ужину. По совету Ясека, Андрейша надел на шею золотую цепь князя Витовта.

По дороге в столовую длинные коридоры освещались факелами, торчавшими из настенных держаков, изображавших кабаньи головы.

Огромный стол ломился от кушаний. Слуги непрерывно подливали вино и мед в чаши гостей.

К столу вышла сама хозяйка дома, вельможная пани Мария, с тремя рыжеволосыми дочерьми. Девицы пышно расцвели в стенах замка. Вместе с ними пришла Людмила.

Когда пани Мария узнала, что Людмила жена знатного литовского боярина, пожалованного золотой цепью, она посадила ее рядом за стол, говорила с ней нежным и сладким голосом.

Справа от пана Сендинежа сидели два его рыжих сына, огромных, как медведи, а слева — Андрейша, Ясек и ксендз в черной сутане. Чуть поодаль расположились шляхтичи из отряда Ясека. А еще дальше — несколько десятков разношерстных дармоедов, бедных родственников и гербовых братьев. Они заносчиво обращались друг с другом, спорили, кто ближе по родству с самовластным паном, и часто хватались за оружие.

А пан Сендинеж не стеснялся со своими нахлебниками. Тут же, за столом, он творил суд и расправу: провинившихся собственноручно бил по щекам. Пан был упрям и вздорен.

Бедные родственники и гербовые братья краснели, но прощали пану своевластие. За каждую пощечину он платил пять грошей. Пан был богат, его богатство переливалось через край. А другой раз он и розгами наказывал, разложив, по обычаю, шляхтича на ковре.

Не были забыты и охотничьи псы. Пан Сендинеж кидал им жирные мослы и, улыбаясь, смотрел на яростные собачьи драки.

От хмельных напитков гости и хозяева развеселились. За столом часто слышался смех и веселые шутки. И вельможная пани, и рыжеволосые девицы не отказывались пригубить из чаши.

Сестрам понравился могучий красавец Стардо. То одна, то другая посматривали в его сторону и громко смеялись. Но Стардо сидел мрачный, опустив глаза и замкнув уста.

Наступила ночь. Небо потемнело и покрылось звездами. Из-за близкого леса показалась бледная луна и поплыла по темному небу. Яркий лунный свет посеребрил воду в реке, разлился по башням и по стенам замка. Вспыхнули небольшие лужицы на крепостном дворе.

Южная крепостная стена заросла кустарником. Лунный свет не мог проникнуть сквозь густую бузину, таившую в ночь на вторник после святого Франциска страшную опасность для обитателей замка.

Худо жилось крестьянам вельможного пана Сендинежа. Рабский труд, полуголодная жизнь, всяческие поборы и налоги… Пан Сендинеж не знал жалости: за малейшую провинность, за неуплату подати человеку отрубали уши и нос, нещадно пороли батогами, морили в глубокой земляной тюрьме, а бывало, что с живого железными крючьями обдирали кожу.

Война вконец разорила крестьян. Покидая сожженные деревни, они вместе с женами и детьми прятались в дремучих лесах и жили звериным обычаем. Лес был суровым, но верным другом обездоленных. Люди жили в десяти верстах от замка, в глухом месте за болотами, зарывшись в землю. Летом питались ягодами, травами и кореньями.

Наступила зима, кормиться стало нечем, маленькие дети чахли и умирали. Крестьяне решили просить хлеба у своего пана. Не для себя, а для детей просили они и обещали вернуть, как только взрастет новый урожай.

Люди знали, что амбары и кладовые панского замка ломятся от зерна и всяких припасов.

Однако пан Сендинеж принял в обиду просьбу крестьян.

— Не для вас, пся крев, мой хлеб наготовлен! — закричал он. — Пусть подохнут ваши щенки, мне до них дела нет!

А ходоков для острастки, чтоб другим неповадно было, велел выпороть батогами во дворе замка.

Пан жил себялюбиво и злобно.

Лес шумел и гневался на панскую жестокость. Чаша терпения переполнилась, и крестьяне решили насильно взять хлеб из панских амбаров.

— Пора заколоть кабанов, жирующих на наших хлебах, — сказал крестьянин Михась.

Он был храбр и справедлив, крестьяне любили его. Михась потерял правую ногу в боях с Литвой и ходил на деревяшке. Он умел заговаривать зубную боль и исцелять раны и хворь у людей.

Пастух, по прозвищу Заячий Коготь, придумал, как пробраться в замок.

— Под южной стеной, у кустов бузины, — сказал он, — надо прокопать земляной ход во двор замка, он как раз выйдет в большой сарай, где сушат дрова на зиму… А влезем в замок, — добавил он спокойно, — и пана, и все панское отродье — под топор, без жалости, как нас и наших детей не пожалел.

Своим предводителем крестьяне выбрали Михася.

Целый месяц люди по ночам рыли земляной ход и корзинами относили землю в лес. Кузнецы собирали и чинили брошенное по дорогам оружие. Во вторник, после дня святого Франциска, крестьяне решили напасть на замок.

Две пары внимательных, ненавидящих глаз следили из-за кустов бузины за отрядом Ясека из Коровьего Брода. Загибая пальцы, дозорные считали всадников: их было столько, сколько пальцев на четырех руках, и еще четыре. Когда закрылись ворота, пастух Заячий Коготь сказал:

— Беги, сынок, к Михасю, скажи ему, сколько шляхтичей приехало в замок.

Еще до того, как показалась луна, к замку из леса стали скользить тени. Крестьяне пробирались ползком от дерева к дереву, от куста к кусту. Они были вооружены мечами, пиками и топорами. Почти у всех на головах шлемы, а на некоторых стальные кольчуги.

У южной стены замка, в кустах бузины, они исчезали в глубокой яме, не проронив ни одного слова…

Андрейша увидел дурной сон и проснулся. Пот прилепил к телу рубаху. Сердце билось сильными толчками.

В коридоре явственно послышались крадущиеся шаги, кто-то легко прикоснулся к дверному замку. Андрейша вспомнил, что, ложась спать, запер дверь на задвижку, и успокоился. «Но кто может ходить так поздно? — подумал он. — Сколько сейчас времени?»

Как бы в ответ на его мысли, надтреснутый церковный колокол отбил три часа.

Андрейша вспомнил Людмилу; вместе со служанкой Зосей она осталась в покоях хозяйки дома. И опять на душе сделалось пасмурно, в сердце ударила тревожная мысль. Опять шаги в коридоре. Теперь ему казалось, что он слышит приглушенные голоса. Звякнуло оружие.

И вдруг тревожный набатный звон нарушил тишину: несколько частых ударов в надтреснутый колокол, и опять все смолкло. А потом, как по сигналу, во всех концах замка раздались яростные человеческие вопли.