Фитч ответил, что ему уже значительно лучше, и снова стал записывать историю Антонии. Однако вскоре боли в желудке возобновились с новой силой. Гертруда понюхала мясное рагу и сказала, что оно, на ее взгляд, еще вполне свежее.

Фитч спросил, нельзя ли ему где-нибудь прилечь. Женщины сопроводили его в комнату для прислуги и уложили там на кушетку возле печки. Так скверно Руперту еще никогда не было, он стонал и корчился от страшной боли. В комнату внезапно вошла группа женщин, одна из которых насмешливо спросила:

– Вам плохо, мистер Фитч? Видимо, вы чего-то переели. Не надо жадничать! Не волнуйтесь, мы позаботимся о вас.

– Какая жалость, однако, что ты не сможешь теперь закончить репортаж для утреннего номера, Руперт, – промолвила с улыбкой Гертруда. – Но не расстраивайся, мы сделаем это за тебя, милый! – Она потрепала его по плечу.

Фитч попытался было встать, но не сумел: голова у него кружилась, а перед глазами все плыло.

– Вы не посмеете это сделать! – прохрипел он.

– Еще как посмеем, дорогой! – возразила Гертруда. – Ведь после всего, что ты для нас сделал, мы у тебя в долгу…

Наутро в «Гафлингерс газетт» была опубликована статья под интригующим заголовком: «Исповедь вдовы». Текст начинался с не менее завораживающей фразы: «Выдвинутые против графа обвинения абсолютно лживы». Далее репортер Руперт Фитч излагал правдивую историю, поведанную ему лично очаровательной вдовой Антонией Пакстон, той самой, которая заключила с графом Ландоном скандальное пари. Новые подробности об этом нашумевшем споре давали обильную пищу для размышления и сплетен. Леди Пакстон хвалила графа за успехи, проявленные им в процессе освоения непривычной для него женской работы, и утверждала, что труд коренным образом изменил его прежние скептические взгляды на женщин в лучшую сторону.

Проницательный репортер усмотрел в этой оценке свидетельство глубокого уважения леди Пакстон к графу Ландону и очевидное противоречие между реальным положением вещей и неверным освещением его личности и поведения в прессе. Весьма красочно обрисовал Фитч и то отчаяние, которое охватило леди Антонию после ознакомления с кривотолками и домыслами журналистов на ее счет. Эта возмутительная клевета даже вызвала у бедняжки приступ мигрени и вынудила ее временно прекратить свою благотворительную деятельность и слечь в постель. Руперт Фитч, по его искреннему признанию, проникся к ней столь глубоким сочувствием, что не мог не покаяться перед своими читателями в том, что в своих предыдущих очерках он допустил искажения фактов и дал волю фантазии, о чем теперь очень сожалеет, просит уважаемую леди Пакстон его простить и обещает ей впредь не допускать подобных ошибок.

Статья получила в обществе колоссальный резонанс. Ночной редактор, накануне скрепя сердце одобривший публикацию такого неординарного материала, отдал распоряжение отпечатать дополнительный тираж – столь высок был спрос на этот номер.

Руперт Фитч, все это время пролежавший на кушетке в комнате для прислуги, после прочтения этого опуса, подписанного его именем, снова впал в полуобморочное состояние.

Поэтому Антония была вынуждена сочинить за него новую статью, с еще более потрясающими откровениями.

Не уступал ей по своей сенсационности и материал, опубликованный на страницах изданий «Телеграф» и «Ивнинг ньюс». В нем цитировались слова адвокатов графа Лан-дона, утверждавших, что их подзащитного подвергают несправедливому судебному преследованию за его политические и общественные воззрения. Защитники лорда Карра отмечали также, что он вовсе не является ярым противником брака, как это приписывается ему бессовестными репортерами, и вообще кардинально пересмотрел свое отношение к женщинам и супружеству после того, как стал активно заниматься домашней работой. Аналитики сравнивали опубликованные статьи графа, его речи в парламенте и вступали в дискуссии с ведущими специалистами по суфражизму и социологии из Королевского научного общества.

Вся эта газетная шумиха подготовила почву для нового скандала, разразившегося после выхода следующего утреннего номера «Гафлингерс газетт». Заголовок статьи, ради прочтения которой лондонцы с ночи выстраивались в очереди возле киосков и обычных точек продажи газет, гласил: «Вдова выигрывает пари!» Автор – репортер Руперт Фитч – утверждал, что закоренелый холостяк граф Ландон признал свое поражение в этом споре и подтвердил кардинальное изменение своего отношения ко всему прекрасному полу. Это так растрогало леди Пакстон, что она изъявила желание добровольно выполнить свою долю обязательств и попробовать свои силы в мужской работе.

После такого вступления следовало самое интересное, а именно – сообщение о предложении, сделанном графом Ландоном леди Пакстон, в связи с определенными слухами, порочащими ее доброе имя. Автор не поскупился на краски, в деталях описывая трогательную сцену встречи вдовы и благородного аристократа, пожелавшего взять ее под свое крыло. Особенно трогательными получились у репортера строки, в которых рассказывалось об эмоциональном состоянии леди Антонии, когда она со слезами на глазах выражала графу свою благодарность, характеризуя его при этом как добрейшего, благороднейшего и честнейшего человека. У многих читателей тоже наворачивались на глаза слезы-, когда из следующего абзаца они узнавали, что благородная леди Пакстон всё-таки отклонила предложение графа, обосновав это нежеланием обременять его своими проблемами в и без того тяжелое для него время несправедливых гонений.

Ее величество королеву Викторию вообще чуть было не хватил удар, когда багровый от волнения секретарь прочитал ей этот пассаж.

– Довольно! – оборвала она его. – Я не желаю слушать этот вздор! За кого, хотелось бы знать, принимает меня репортер, придумавший эту ерунду? Ну какой здравомыслящий читатель поверит в то, что она отклонила предложение графа Ландона? Дураку ясно, что граф подкупил этого журналиста в надежде вызвать к себе симпатии общественности. Нет, этот номер не пройдет!

Королева подобрала с пола свой упавший блокнот и продолжила копировать обнаженные фигуры с картины своего любимого художника Уинтерхолтера, сердито бормоча при этом:

– Так или иначе, но этот скандалист представляет угрозу для моих подданных и подрывает мой авторитет. Его надо обязательно наказать за все его проделки!

В этот момент Ремингтон, все еще томившийся в тюремной камере, пребывал в оцепенении после прочтения газеты, переданной ему Паддингтоном. Воображение рисовало ему странную, мистическую картину: разгневанную королеву Викторию, требующую, чтобы его отрубленную голову принесли ей на золотом блюде. Графа прошиб холодный пот.

– Целая неделя вычеркнута из жизни! Вам бы побывать в моей шкуре, Херриот! Шесть дней в холодной камере! У меня завелись блохи! Я похудел на добрый фунт! Почему вы раньше не вытащили меня из этой вонючей дыры? – бесновался граф, сидя в карете, увозившей его от мрачного здания тюрьмы. За экипажем бежала толпа оголтелых репортеров, выкрикивавших провокационные вопросы. Испуганные вороны вторили им пронзительным карканьем, ветер с завыванием раскачивал верхушки деревьев, поднимая столбы пыли и кружа опавшие листья. Смеркалось, в воздухе пахло сыростью. Надвигалась гроза. Прохожие ускоряли шаг. Кучер хлестнул лошадей.