было много пороха и ядер, которые мы отняли у них, вода и провизия были на исходе, и болезнь, наконец, начала проявлять себя и у нас[43]. Поэтому мы зашли на острова Силли, и там загрузились водой и продовольствием и высадили на берег самых тяжелых больных, хотя нам пришлось потрудиться, чтобы убедить храбрых парней сойти с корабля. Мы оставили их с таким вознаграждением, которое сделало их богатыми на всю оставшуюся жизнь. Затем мы снова вышли в море под всеми парусами и помчались на юго-запад, чтобы перехватить удирающих «донов».

Через ночь и день мы поравнялись с ними, все еще с трудом продвигавшимися вперед, но теперь, когда море стало спокойнее, а ветер слабее, они снова образовали нечто вроде строя. Мы напали на их тыл и снова воспользовались преимуществом наветренной стороны, и нашим гневным сердцам было приятно наблюдать, как сигналы полетели от мачты к мачте, когда они увидели нас и сомкнулись, чтобы защититься от единственного врага. Но теперь мы должны были быть более осторожными, потому что наш друг шторм покинул нас, после того как оказал нам хорошую услугу, и все же наша цель была так же твердо определена, как и прежде — не позволить вернуться домой ни единому кораблю, который мы могли бы потопить или повредить.

Поэтому мы держались их наветренной стороны, лавируя, изматывая и уворачиваясь, делая то один-два выстрела с дальней дистанции, то удачный бортовой залп, и так, миля за милей и день за днем, мы безжалостно преследовали их, но ни разу за все наше долгое напряженное плавание не увидели «Сан-Мигель» и его расписной фок.

Наконец, 53 разбитых штормами, изувеченных корабля, на борту которых находилось около 10 тысяч человек, «пораженных чумой и смертью», как пишут испанские летописцы, жалкие остатки того могучего флота и армии, которые вошли в Ла-Манш, насчитывая 150 кораблей и 30 тысяч солдат и матросов, собрались в Кадисском заливе вместе с «Безжалостным», как всегда, беспощадным и жаждущим боя, рыскающим туда-сюда, все еще голодным от неудовлетворенной мести.

И вдруг, пока мы спорили, оставить ли их там и довольствоваться тем опустошением, которое произвели, или поступить так, как вскоре поступил сэр Ричард Гренвилл, покрыв себя бессмертной славой, и влезть в самый центр и сразиться со всей полусотней, наш дозорный заметил большую каракку, подходящую к нам на всех парусах с северо-запада. Мы развернулись, ринулись ей навстречу и, сблизившись, увидели во всем великолепии белого, алого и золотого огромную фигуру св. Михаила с пылающим мечом, сияющую на ее фоке. Наконец, это был «Сан-Мигель», и легко было заметить, что он, как мы и предполагали, обогнал остальную Армаду, добрался до Сент-Винсента или Лагоса и там заправился.

Не было нужды спрашивать наших храбрых морских псов, бежать нам или драться, потому что, как только имя «Сан-Мигель» прошелестело по нашему кораблю, каждый без приказа занял свое место и ждал команды. Об остальной Армаде мы не думали, пока мчались навстречу нашему долгожданному врагу, и ни один корабль из Армады не вышел перехватить нас. Впрочем, бояться было нечего, так как это были уже не боевые корабли, а лишь плавучие чумные логова и развалины, и единственной мыслью «донов» было отбуксироваться в гавань Кадиса и снова ступить на приветливую землю.

Более того, ветер дул прямо в гавань свежим бризом, и ни один из них не смог бы пройти и мили против ветра за все богатства Индий. Поэтому мы без помех держали путь к «Сан-Мигелю», и на расстоянии пушечного выстрела Филип по своему обыкновению взялся за штурвал, потому что был самым искусным рулевым на борту, а я передал канонирам, чтобы целились повыше, и приказал стрелять по мачтам и вантам. Сначала медными глотками громыхнули пушки двадцать четвертого калибра, ядра пробили высокий фальшборт, разбрасывая щепки во все стороны, а затем каракка взорвалась дымом и пламенем, дав ответный бортовой залп, и над нашими головами со свистом пронеслась туча ядер.

Прежде чем они успели перезарядить орудия, наши реи развернулись, мы обошли их кругом, и снова обрушили на каракку наш железный град. Еще один залп с ревом вырвался из ее высоких бортов, но мы снова развернулись как раз вовремя, чтобы избежать его, и залп вспенил воду за кормой, не причинив нам никакого вреда. Затем я приказал артиллеристам нацелить все орудия на среднюю часть судна, и Филип остановил «Безжалостного» с дрожащими на ветру парусами, чтобы они могли тщательнее прицелиться. Я подождал, пока старшина-канонир не крикнет: «Готово!», затем дал команду, и когда, словно единое орудие, батарея прогремела, мы затаили дыхание и увидели огромную рваную дыру, пробитую в борту каракки. Вопли боли и крики ярости диким хором разнеслись над водой. Громадная грот-мачта стала раскачиваться из стороны в сторону и рухнула в море со всем облаком парусины и лабиринтом такелажа, а вслед за ней на палубу рухнули носовая и бизань мачты, и гордый «Сан-Мигель» лежал перед нами разбитый.

Снова взревели батареи, и на нас обрушился ураган ядер — на этот раз слишком меткий, потому что наша фок-мачта упала на бак, а бушприт волочился по воде на леерах. В следующее мгновение мы услышали радостный вопль испанцев и увидели, что шесть катеров вышли из гавани и, быстро размахивая веслами, направились к нам по гладкой воде.

Прежде чем испанцы успели перезарядить пушки, наша носовая команда выскочила и абордажными топорами срезала обломки. «Безжалостный» выровнялся, и его задние паруса с полным ветром за кормой вынесли его перед «Сан-Мигелем». Наша фок-мачта все еще стояла, и когда ее освободили от обломков топ-мачты, она вскоре снова была в рабочем состоянии, и фрегат, хотя и поврежденный, был в некоторой степени управляем.

Мы обогнули нос каракки и отошли на ее правый борт, над которым все еще висела огромная масса обломков, заслоняя орудия батареи правого борта. «Доны» делали все, чтобы расчистить его, но вскоре мы добавили им работы, потому что двойным залпом с расстояния меньше мушкетного выстрела мы обрушили такой яростный град железа и свинца на загроможденный борт каракки, который едва мог ответить нам одной пушкой из-под парусов и снастей, нависавших над жерлом, что мы смели всех, кто показался из укрытия.

Это мы проделали нашими более легкими орудиями и стрелковым оружием, так как большие орудия на нижнем ярусе выполняли другую, более смертоносную работу. Нацеленные на одну точку у ватерлинии, двенадцать хорошо обслуживаемых орудий обрушивали залп за залпом, каждый выстрел которых попадал точно в пространство размером примерно