Это она рассказывала мне уже когда после обеда, отпросившись у княгини Натальи, отправились мы гулять по берегу моря, и где никто не мог подслушать рассказа моей возлюбленной.

– Вы боялись, что я подумаю, будто молодая девушка навязывает своё общение? – Она видимо вспыхнула, округлив губы, и я поспешил продолжить: – Анна, как был бы я счастлив, если бы мы тогда не разминулись, ведь я искал встречи с вами, и мы могли, поговорив, избежать многих недоразумений!

– Вместо этого я обратилась к дворецкому и просила его вернуть тетрадь, подробно описав её. Но он возвратился ни с чем. Из этого я сделала вывод, что либо вы не нашли книгу, либо решили… простите, Алексей Петрович, решили утаить её!

– Хороши же вы, Анна! Я едва не поколотил того лакея. В самом деле, я решил сберечь книгу, но не для себя, а от него, догадавшись, что тетрадь имеет ценность для князя. Я винил Голуа, думая, что подбросил мне её он из желания скомпрометировать в глазах вашего отца. Прошу меня простить, но неужели вы не увидели третий исход этого дельца: дворецкий принял у меня тетрадь, но доложил вам обратное?

– Нет, это не пришло мне в голову. Да и зачем бы ему?

«Затем, что хоть того и не было, он, по всей видимости, в сговоре с врагами вашего отца!»

Но тут уж я почувствовал, что снова теряю нить строгой логики, приличествующей обвинению.

– Кто-либо из близких знает о вашей миссии?

– Только отец.

Что за фигура этот дворецкий? Кто послал его в Бейрут под видом отправки на родину? Спросить ли о том у Анны? Но её отрицание не прояснит положения. Опросить всех остальных? Но останутся ещё люди Голуа, князь Прозоровский, его чудной паладин Евграф Карлович, да мало ли кто ещё!

Нет, не правы вы, господин Ермолаев. Ограничиться рассмотрением одних только крупных следствий не получается. У вас каждый сам за себя, у каждого своя маленькая тайна, и свой интерес, как у шулеров за карточным столом. Да и с чего я вижу врагов князя дурными людьми? С того, что он пригласил меня и посвятил в свои туманные дела? А не использовал ли он мой приезд для какой-то своей неприглядной цели? Да, его недруги покушались и на меня, но как я сам должен смотреться в их глазах, приятельствуя с чернокнижником и каббалистом? Третье Отделение ведь не числит его среди агнцев. Значит, единственная причина – его дочь. Анна – и только она залог нашего непрочного союза, в котором я, не ведая того, могу оказаться на стороне зла.

Кажется, многое из этого как-то отразилось на моём лице, потому что спустя минуту я опомнился под застывшим на мне обеспокоенным взором княжны. Попросив прощения за неучтивость, я призвал её продолжить.

– С того часа за мной следили, я же – за вами, стремясь проникнуть в комнату в ваше отсутствие. Тетради там я не нашла, пришлось, сгорая от стыда, признаться во всём отцу. Чувствовала я себя прескверно: взялась помочь – и сразу такой конфуз. Выходило, что отец прав был, ограждая меня от своих дел. К удивлению моему, он рассмеялся и произнёс: «Поглядим, что они сумеют оттуда извлечь!»

– Он рассмеялся, потому что к тому времени я подбросил ему его сокровище.

– Нет, вы вернули после. Я ведь продолжала за вами наблюдать, и видела, как вы вошли к князю в кабинет.

– Меня удивило, что он не заперт.

– Я там находилась. Так мы вместе вернули пропажу, хотя теперь содержание записей уже не являлось полным секретом. Но отцу я не сказала до отъезда, что ценные записки снова у меня.

– Почему же?

– Кругом были уши, я уже никому не доверяла. Я подумала, пусть уж вовсе никто не знает, где на самом деле тетрадь.

– Выходит, что… – воскликнул я, но прикусил язык.

Только теперь объяснилось всё, и куда как проще! Вот почему меня преследовали работники князя! Искали его записки. Может, в надежде найти там дневники раскопок, список находок, места кладов! Или тайные письмена, шифры и заклинания. Теперь неважно. Теперь понятен и раствор Либиха и множество попыток обыскать меня. Найти тетрадь среди тетрадей и бумаги среди других бумаг требует времени. Убедившись же, что я не владею искомым, они вновь обратили внимание на Анну, вернее, на всех, кто с ней путешествовал.

Но эти догадки изливать Анне немыслимо, ведь я скрыл от неё предшествовавшие события. Анна же ждала окончания.

– Выходит, что князь мог отправить и Владимира Андреевича за мной в поисках этой самой тетради!

В самом деле, следуя моим постулатам, не только враги князя, но и сам он искали её. Раствор Либиха и тут оказался уместен.

– Этого я не знаю, – ответила она, потупив взор, – но я сочла возможным известить отца о возвращении дневника лишь в письме, переданном с одним доверенным лицом.

– Не дворецким ли, отправленном по его просьбе на родину?

Она кивнула. Я чуть не взвыл. Какая непростительная беспечность! О эти древние роды! Ничему не учит вас история воплями «и ты, Брут!». Подозревать всех, кроме слуг, поколениями работающих на вас!

И разочарование иного сорта примешивалось к тем же чувствам. Анна желала говорить наедине, я предвкушал сердечный монолог, но всему оказалась иная причина. Неужели тайна, сблизившая нас, всегда так и будет восставать между нами колючими терниями?

Я как мог равнодушнее поведал ей о предательстве лакея, и, видимо, давним предательстве. Она выслушала эту весть с тревожным вниманием. Огорчённо заметила она, что горько сожалеет, что навлекла беду на всех своих спутников. Теперь же нуждалась она в совете, ради которого, собственно, и решилась говорить со мной. Ещё час назад она намеревалась отдать тетрадь злоумышленникам, однако хотела, что перед тем я, прочитав и скопировав дневник, удалил из подлинника наиболее ценные страницы.

Уже зная, каким будет мой ответ, я обещал подумать. Мы помолчали, и я предложил ей уходить, но она выжидала, словно сказала не всё.

– Глядите, Алексей Петрович, какой восхитительный пейзаж.

Мы стояли на краю разрушенного мола, там, где разваливающаяся кладка огромных валунов обрывалась в пучины Средиземного моря. Ровная гладь густых вод не нарушалась ни единым всплеском волны, отражая в себе смятый шар заходящего солнца и бастионы грозного города, протянувшегося вдоль далеко выдающегося мыса.

– Жаль, вы не художник. Написали бы сюжет о княжне-русалке.

Я с подозрением взглянул на неё, ожидая уловить в её выражении намёк или насмешку, но, казалось, она вовсе не имела в виду ничего, кроме сказанного. Но чтобы не давать ей повода для иных размышлений, я взял её за руку.

– Я немного учился живописи, – сообщил я, не упомянув, конечно, своего учителя, – и завтра мы сюда вернёмся, если вы согласитесь позировать начинающему портретисту. А сейчас пойдёмте, Анна Александровна. Вечереет. А я обещал вашей матушке вернуть вас до темноты.

– Постоим ещё немного. Когда вы ещё насладитесь таким зрелищем. Весь рейд в кораблях. Вы можете по силуэтам узнать их? – Она приложила руку к виску, заслоняясь от солнца. – Чьи они?