Владимир Паков:

— Люди уставали, но виду не показывали. Всё держали в себе. Нервных срывов я не помню. В других армиях после таких операций части обязательно отводят в тыл на передышку…

«Нас часто выручали солдаты-контрактники…»

Александр Соловьёв, командир взвода, старший лейтенант:

— Нас часто выручали солдаты-контрактники, которые помнили первую кампанию. Бывало, скажет старый солдат: «Командир, давайте сейчас посидим, отдышимся и подумаем, куда идти». — «А что?» — «Там через двести метров будет засада». — «Откуда ты знаешь?» — «В прошлую войну там стоял пулемёт, слева — мины, справа — мины. А дальше на деревьях были снайперские гнёзда». Подползаем — точно, пулемётное гнездо! Даже все сидушки на деревьях, подстилки ещё с той войны — всё целое было. Патронами «Аллах акбар» на деревьях выбито ещё с той войны. И сидят «духи» в тех же пулемётных гнёздах, тех же окопах, по рубежам. У меня солдаты это знали!

Неужели командование этого не знало? «Здесь у них была база, — говорит мой солдат. — Мины с прошлой войны, но мины — растяжки мы, может быть, пройдём, но склон засыпан «лепестками» (противопехотная мина — авт.). Пойдем туда, где растяжки». Он даже знал, какие и где стоят растяжки, с прошлой войны. Пошли и правда — растяжки стоят! Проволока, мины, всё как было. Солдат молодой говорит: «Давайте снимем!» — «Не трогай!». Мы их аккуратно перелезли и к базе пошли. Неужели наверху об этом ничего не знали? Где были все планы первой войны?

Никто никогда из командиров групп о своих операциях не рассказывал. Было не принято. Я знаю, что они работали вчера, были потери. Мне было интересно, как они работали, спрашиваю результат — никакого обмена опытом. Не принято. Я прихожу к другу: «Ну, как сходили?» — «Всё нормально». Где работали, что делали — нельзя говорить.

Каким был реальный противостоящий враг… Лоб в лоб с противником разведчикам чаще всего приходилось сталкиваться в открытом бою. Тогда было не до сантиментов или изучения его личности — стреляли, и всё. Брать в бою «языка» доводилось относительно редко. Если же брали, первыми «языка» допрашивали разведчики.

«Я всё равно возьму автомат…»

Александр Соловьёв, командир взвода, старший лейтенант:

— Спрашиваю одного из таких пленных: «Почему пошёл воевать?» — «Пока пас баранов, ваш снаряд попал в мой дом. Мать, жена, трое детей — все наглухо. Что мне делать? Я взял автомат и пошёл в горы». По-человечески я его понимаю. Спрашиваю: «Что мне с тобой делать? Отпустить?» — «Делай что хочешь. Я все равно возьму автомат». Он смерти не боится! С одной стороны я его уважаю, как воина, а с другой — все равно он пойдёт убивать. Не могу я его отпустить.

В отрядах противника были и воины, но много и обычных уголовников. Однажды взяли пленного — это был монстр два метра ростом. У него рука была толще моей ноги. Такого в рукопашной взять невозможно, надо сразу убивать. Его сначала ранили, в плечо. Стали допрашивать: «Кто такой?» — «Я пастух». — «А пулемёт тебе зачем, пастух? От волков отстреливаться? А гранаты ручные зачем?».

Самое страшное наказание для пленных было — пообещать отдать его солдатам. Я иногда просто вставал и говорил: «Ну, если не хочешь говорить — я пойду, покурю полчасика». — «Не уходите!». Он же видел, как бойцы на него смотрели. И начинает рассказывать. Пленных арабов сразу передавали в ФСБ, да они и по-русски не говорили. Негров мне не посчастливилось живьём брать. Мёртвых их видел…

Как-то поймали русского — тощенький, глаза загнанные, как у собачонки, на него смотришь — какой из него воин! Грязный, щуплый. Ползал где-то в Рязани по помойке, ему приехавшие туда чеченцы предложили 60 тысяч в месяц. Мои бойцы мне рассказывали: одна очередь стоит в наш военкомат на контрактную службу, другая, рядом — у «Мерседеса». Наш военкомат предлагает контрактникам за службу в Чечне штуку баксов, брюнеты из «Мерседеса», тоже за службу в Чечне, но на другой стороне — две. Неужели никто из наших властей этого не видел?

Даже какие-то бытовые контакты с местными жителями часто вызывали недоверие к ним…

«Хреновато было…»

Елена Чиж, начальник медслужбы батальона:

— Как-то к комбату пришли офицеры ФСБ: «Дай нам свою медичку, надо съездить в Урус-Мартан, помочь одной бабуле». Меня повезли. Разгрузку не разрешили одеть, взяла только автомат. У какой-то женщины один брат был боевиком, а второй сотрудничал с нашими. Офицеры ФСБ, чтобы помочь ему, повезли меня к его больной матери. Полковник, который привёз меня к дому, говорит: «Лена, оставь здесь свой автомат, и не забудь снять берцы, когда войдёшь в дом». Подошла к воротам. Сразу меня окружила куча народа, чувствовала себя, как среди своры собак. Хреновато было… Встала спиной к воротам, на всякий случай. Какие-то мужики подошли, явно не колхозники. Пока шла в дом, думаю: «Хана мне, хрен я отсюда выйду». Стала разуваться — «Не надо!». Но разулась. В женской половине дома — много женщин, детей, и на постели старушка. Осмотрела её — сердечная недостаточность, астма. Сделала укол, вены были хорошие. Выхожу, и думаю: «Не отпустят». Нет, вышла. Дочь этой старушки говорит: «Ты оказала мне такую помощь! Завтра я тебя приглашаю в свой дом за стол. Что ты любишь — плов, чебуреки, шашлык?» — «Шашлык». — «Будет тебе шашлык! Будешь сидеть за одним столом с нашими мужчинами».

Подъезжаем к её дому, следом подъехала «Волга», выходят мужики, очень крепкого телосложения, в полувоенной форме.

А в это время подполковник Самокруткин нервничал, потому что не знал, чем может закончиться эта поездка. На другой день приходит этот полковник: «Лена, я за тобой». Самокруткин: «Не вздумай! Какой обед? Зачем это надо? Нет!». Он меня не отпустил, чтобы не рисковать. Могла остаться у них в заложниках. И какие мужчины были бы там за столом? Представители кого на самом деле? Здоровые были ребята. Голову бы свернули, как цыплёнку. Потом не докажешь, что я вообще к ним приезжала. Поэтому Самокруткин меня и не отпустил.

О друзьях, товарищах

Салех Агаев, заместитель командира батальона по воспитательной работе, майор:

— Комбат подполковник Самокруткин — опытный, грамотный, человечный командир. Отношения у нас были товарищеские. Мне с ним было легко работать. Абсолютно никаких разногласий не было. А как он всегда переживал, когда группа уходит на боевые — я это видел и чувствовал. Как тяжело он переживал потери…

Андрей Середин, заместитель командира разведдесантной роты по воспитательной работе, капитан:

— Подполковник Самокруткин — настоящий командир, в повседневной рутине жизни и в бою. Мужик сильный, как комбат был на месте, держал всех в узде. Впечатление о нём осталось хорошее.

Иван Кузнецов, командир взвода, старший прапорщик:

— Майор Паков — всю первую войну проползал по Чечне. Это был Командир. Очень порядочный, не позволял себе кого-нибудь оскорбить. Старшие лейтенанты Хамитов, Захаров — замечательные, смелые ребята. Старший лейтенант Миронов себя хорошо показал. Старший лейтенант Володя Шлыков, он был у Хамитова замполитом роты — в Дуба-Юрте меня вытаскивал раненого, а сам был ранен. Ему пуля в руку попала, ниже плеча, но он не смотрел на своё ранение, крови много потерял, а тащил меня на шее, молодец. Прекрасный офицер…