– Вы впали в беспамятство от жары. И глазная болезнь ваша, адон, от жары и пыли. Маджид сказал, что он поил вас, а вы все бормотали странные слова. Он хорошо понимает арамейский, этот ворюга… Его род кочует до Десятиградия, а иной раз и в Самарию заходит. Маджид сказал – вы шептали мое имя. Да еще бормотали – мол, судьбу не перебороть. Идти против судьбы – это то же, что против копья идти… А может и приврал, ворюга. Бедуины, они ведь как дети, лгут без корысти… Люблю их, признаюсь. Что уж там Маджид расслышал в вашем хрипе… Но он так важен был, когда привез вас на белом! Его белый – красавец! Маджид спит с ним в обнимку… И какая, я вам скажу, высокомерная морда у его дромадера! Маджид положил вас у ворот и сказал: это от судьбы гость, джбрим Шехт. Против судьбы, сказал, не пойдешь, и против копья не пойдешь. Бери, сказал, джбрим Шехт, этого мертвеца, он твой гость, недаром он твое имя назвал… Они бывают очень выспренны, эти дикари.

– Чудо… – прошептал Севела. – Чудо, что я смог дойти до Дамаска…

– Чуда в этом, думаю, нет, а вот удача была на вашей стороне. Вы вот что расскажите-ка мне. Как это вам удалось обмануть Агерма?

– Так вы знаете Идумеянина, рав Шехт? – выговорил Севела.

– Все джбрим Дамаска знают Траяна Агерма по прозванию Идумеянин, – с досадой ответил Шехт. – Как же вам удалось отвязаться от него, адон?

– Как миновали Кану, я велел рыжему расположить центурию на отдых…. Сказал, что хочу незаметно въехать в Тир, встретиться с агентами… Рыжий мне не поверил.

Севела вздохнул и вновь ощутил испытующий взгляд Идумеянина.

Капралы не участвовали в коротком споре у колодца, они стояли в отдалении и показывали спешившимся, чья очередь подводить коня. А рыжий недоверчиво смотрел на Севелу.

«Что за новость, Малук? Что это на тебя нашло?»

«Не твое это дело, суб-капитан. Я принял такое решение, а ты не спрашивай лишнего».

«Не будет толку от твоей поспешности».

«Пустой разговор. Пусть твои люди отдыхают до заката, а я встречу вас в Тире».

Севела наполнил баклагу и прыгнул в седло.

«Сейчас прикажи людям отдыхать, – сказал он сверху вниз. – Я буду ждать вас у верфи».

Он хлестнул по крупу концом узды и послал лошадь в галоп. Колодец и центурия остались за спиной, и недоверчивый взгляд рыжего тоже остался за спиной.

– Долгий же путь вы проделали, – сочувственно сказал Шехт. – Почему же вы в Дамаск поехали, адон? Почему не в другое место?

– Где ж мне прятаться теперь, как не у галилеян? – горько усмехнулся Севела.

От усмешки разошлась трещина на нижней губе.

– Вы разумно поступили, что поскакали в Дамаск, – сказал Шехт. – Не говорю уж о том, что вы спасли людей из Тира. Все братья-галилеяне вам теперь обязаны. Мы не нарушаем романских законов, но вас спрячем… Но ведь вы могли поскакать в Яффу, там тоже большая община.

– Там не знаю никого из галилеян. К трем людям я мог прийти – к Пинхору, Юту и к вам. Пинхор в Ерошолойме, за ним доглядывают. Юта мог арестовать Идумеянин… Оставался только Анания Шехт, что живет в Дамаске, на Прямой улице… Так что написали вам из Тира? Идумеянин остался ни с чем?

– Романский претор в Тире не пустил Агерма в город, – ответил Шехт и хмыкнул. – Идумеянин увел свою центурию из Финикии. Видно, теперь охотится за зелотами в Батанее.

Они помолчали, потом Шехт сказал:

– Вы хотите, может быть, продиктовать письма? Надо дать знать вашим родным.

– Не теперь, – Севела качнул головой. – Брату я написал загодя. В Эфраиме у меня отец с матерью… Для них сейчас будет лучше не получать писем от меня.

– И это разумно, – заключил Шехт. – Потерпите повязку еще два дня. Врач обещал, что вылечит ваши глаза.

– Кто знает, что я сейчас в вашем доме?

– Маджид знает… Но кому станет рассказывать о вас бедуин? Ветру да колючке?.. Знает моя семья. Знает врач. Рав Менахем Ют из Тира знает. Вы послали к нему стражника с письмом, рискованное дело… Он мог донести.

– Парень думал, что выполняет тайный приказ. В письме к Юту я написал то же, что сказал вам. Что знаю трех людей из галилеян, которые стали бы мне помогать – Пинхора, Юта и Шехта из Дамаска… Вы не сможете долго держать меня в своем доме. Да и мне совсем не хочется оставаться в одном городе с Идумеянином.

– Его сейчас нет здесь. А вас из Дамаска вывезут, как поправитесь. Вам помогут, адон Малук… Пока же мои зятья распустят слух, будто вас видели далеко отсюда. У меня два зятя. Эвлул – цеховой староста у чеканщиков. Он третий день рассказывает в квартале, что вас видели на Иерихонской дороге. Эвлул будто бы был по делам в Заиорданье и слышал, что дезертира Малука видели в окрестностях Иерихона. А Онисим, мой младший зять, позавчера уехал в Амафунт, там у него пастбища. Его брат разводит овец, Онисим с ним в доле… Он вскоре вернется и привезет известие, что Севела Малук скрывается где-то между Адамом и Иерихоном. Слухи разносятся быстро и начинают жить самостоятельной жизнью… Через неделю весь Дамаск будет говорить, что дезертир Малук прячется на юге Провинции. В Дамаске вас искать не станут.

– Надеюсь на это… – бессильно прошептал Севела.

– Вам надо отдыхать, адон Малук. А я подумаю, как вывести вас из Дамаска.

Послышались скрип и шуршание ткани, потом – звук неторопливых шагов, удаляющихся от кровати. Но, еще не выйдя из комнаты, Шехт остановился. Он постоял на месте несколько мгновений. Севела слышал, как Шехт посвистывает носом. Шаги двинулись назад, к кровати.

– Отчего вы вернулись, рав Шехт? – разлепивши спекшиеся губы, с усилием сказал Севела.

– Скажите-ка мне… Я вот несколько дней ломаю голову над вашим поступком. Скажите мне – с чего это вы вступились за тирских галилеян?

– Как я могу ответить вам? Мне говорить больно, губы трескаются… Едва не подох в дороге… А о том, про что вы спросили, надо часами говорить.

– Да, конечно, – виновато сказал Шехт. – Так я пойду, а вы отдыхайте…

– Погодите, – попросил Севела. – Я в полном смятении сейчас… Никогда прежде не приходилось быть таким немощным, а тут еще слепота… Лежу, как дряхлый старик, мочусь в горшок, вокруг тьма… Так плохо мне сейчас, адон Шехт… Погодите, мне нужно говорить с кем-нибудь, сон подождет… Я же все там оставил, за Каной, у колодца. Все. Друзей, службу, честь, карьеру… Не уходите, Шехт…

– Я здесь! Я здесь, адон Малук!

Севела почувствовал, как на лоб легла жесткая ладонь. И этот милосердный жест принес помощь, и теплое сочувствие, и чудесное освобождение от страха и темноты.

– Я все там оставил, рав Шехт… – Севела всхлипнул.

Вина, уныние последних дней, скачка по холмам и каменистой пустыне, жажда, страх погони, ужас одиночества – все это его оставило. Стало покойно и легко. Он вздрогнул, застонал, под повязкой из воспаленных глаз потекли горячие слезы.