– Ну какие тут могут быть сомнения, – продолжала настаивать герцогиня де Граммон. – Конечно, все могло бы случиться, если бы отсутствовали только вы одни, ваши высочества. Но когда король увидит, что никого из нас нет.

– Никого! – вскричали дамы.

– Да, никого! – повторил старый маршал.

– Значит, вы тоже участвуете в заговоре? – спросила принцесса Аделаида.

– Ну конечно, именно поэтому я прошу дать мне слово.

– Говорите, герцог, говорите! – воскликнула герцогиня де Граммон.

– Нужно действовать по порядку, – сказал герцог. – Совсем недостаточно крикнуть: «Мы все, все!» Та, что громче всех «Я это сделаю», когда наступит время, поступит совсем иначе. Как я только что имел честь заявить вам, я принимаю участие в заговоре, поэтому я опасаюсь, что останусь в одиночестве, как это уже случалось со мной неоднократно, когда я участвовал в заговорах при покойном короле или в период Регентства.

– Право же, герцог, – насмешливо проговорила герцогиня де Граммон, – вы, кажется, забыли, где находитесь. В стране амазонок вы претендуете на роль вождя.

– Поверьте, что у меня есть некоторое право на пост, который вы у меня оспариваете, – возразил герцог. – Вы ненавидите Дю Барри – ну, вот я и назвал имя, но ведь никто этого не слышал, не правда ли? – вы ненавидите Дю Барри сильнее, чем я, но я компрометирую себя в гораздо большей степени, нежели вы.

– Вы скомпрометированы, герцог? – удивилась г-жа де Мирпуа.

– Скомпрометирован, и очень сильно. Вот уже целую неделю я не был в Версале, так что вчера графиня даже послала за мной в мой Ганноверский особняк, чтобы справиться, не болен ли я. И вы знаете, что ответил Рафте? Что я настолько хорошо себя чувствую, что даже не ночевал дома. Впрочем, я отказываюсь от своих прав, у меня нет никаких амбиций, я уступаю вам место вождя и готов помочь вам занять его. Вы все это начали, вы зачинщица, вы посеяли дух возмущения в умах, вам и жезл командующего.

– Но только после их высочеств, – почтительно произнесла герцогиня.

– Оставьте нам пассивную роль, – сказала принцесса Аделаида. – Мы поедем навестить нашу сестру Луизу в Сен-Дени; она задержит нас у себя, и мы не вернемся ночевать в Версаль. И никто ничего не сможет сказать.

– Ну конечно! Что тут можно сказать! – отозвался герцог. – Или действительно нужно иметь извращенный ум.

– Я займусь уборкой сена в Шантеру, – сказала графиня.

– Браво! – вскричал герцог. – В добрый час. Вот прекрасный предлог!

– А у меня, – сказала де Гемене, – заболел ребенок, и я никуда не выезжаю, потому что ухаживаю за ним.

– А я сегодня вечером что-то чувствую себя усталой, – подхватила г-жа де Поластрон. – И если Троншен не пустит мне кровь, завтра я могу опасно заболеть.

– Ну а я, – сказала величественно г-жа де Мирпуа, – не поеду в Версаль потому, что не хочу, вот моя причина: свобода выбора.

– Прекрасно, превосходно! – сказал Ришелье, – но нужно поклясться.

– Как? Нужно поклясться?

– Конечно, в заговорах всегда клянутся: начиная с заговора Катилины до заговора Селламара, в котором я имел честь принимать участие, всегда давали клятву.

Правда, это ничего не меняло, но традицию нужно соблюдать. Итак, давайте поклянемся! Это придаст заговору торжественность, вы сами в том убедитесь.

Он протянул руку и, окруженный группой дам, торжественно произнес: «Клянусь!»

Все присутствующие повторили за ним клятву, за исключением принцесс, которые незаметно исчезли.

– Ну, вот и все, – сказал герцог. – Заговорщики произнесли клятву, и больше ничего делать не надо.

– Как же она будет разгневана, когда окажется в пустом зале! – вскричала де Гемене.

– Гм! Король, конечно, отправит нас в ссылку, – заметил Ришелье.

– Да что вы, герцог! – отозвалась де Гемене. – Что же будет со двором, если нас сошлют? Разве при дворе не ожидают прибытия его величества короля Дании? Кого же ему представят? Разве не готовятся к приезду ее высочества? Кому ее будут показывать?

– Кроме того, весь двор сослать нельзя, всегда кого-нибудь выбирают…

– Я прекрасно знаю, что всегда кого-нибудь выбирают, более того: мне везет, всегда выбирают именно меня. Уже выбирали четыре раза, ведь это мой пятый заговор, сударыни.

– Ну что вы, герцог! – сказала де Граммон. – Не огорчайтесь, на этот раз в жертву принесут меня.

– Или господина Шуазеля, – добавил маршал, – берегитесь, герцогиня!

– Господин де Шуазель, как и я, вынесет немилость, но не потерпит оскорбления.

– Сошлют не вас, герцог, не вас, герцогиня, и не господина де Шуазеля, – сказала де Мирпуа, – сошлют меня. Король не простит мне, что я была менее любезна с графиней, чем с маркизой.

– Это правда, – сказал герцог, – вас всегда называли фавориткой фаворитки. Бедная госпожа де Мирпуа! Нас сошлют вместе!

– Нас всех отправят в ссылку, – сказала, поднимаясь, г-жа де Гемене, – потому что, надеюсь, ни одна из нас не изменит своего решения.

– И данной клятве, – добавил герцог.

– Кроме того, – сказала де Граммон, – на всякий случай я приму меры…

– Меры?.. – переспросил герцог.

– Да. Ведь чтобы быть завтра вечером в Версале, ей необходимы три вещи.

– Какие же?

– Парикмахер, платье, карета.

– Да, конечно, вы правы.

– И что же?

– А то, что она не приедет в Версаль к десяти часам. Король потеряет терпение, отпустит двор, и представление ко двору этой дамы будет отложено Бог знает на какой срок из-за церемоний по поводу приезда ее высочества.

Взрыв аплодисментов и возгласы «браво» приветствовали этот новый эпизод заговора. Но, аплодируя больше других, герцог де Ришелье и г-жа де Мирпуа обменялись взглядами. Старые придворные поняли, что им обоим пришла в голову одна и та же мысль.

В одиннадцать часов вечера все заговорщики мчались в своих экипажах по дороге в Версаль или в Сен-Жермен, залитой изумительным лунным светом.

Только герцог де Ришелье взял лошадь своего курьера и, в то время как его карета с задернутыми шторами на виду у всех следовала по дороге в Версаль, сам он во весь опор верхом скакал в Париж по проселочной дороге.

Было бы дурным тоном со стороны графини Дю Барри, если бы она отправилась на церемонию представления ко двору в парадную залу версальского дворца прямо из своих покоев.

К тому же Версаль был неподходящ для столь торжественного дня.

И, что самое главное, это не было в обычаях того времени. Избранники выезжали с большой пышностью либо из своего особняка в Версале, либо из своего дома в Париже.