— У Пискатора были какие-то странности? — спросила Гвиневра.

— Он — страстный рыбак… трудно считать это странностью. Скажи, Гвен, что ты меня расспрашиваешь? Ты же сама с ним знакома.

— Мне хотелось узнать твое мнение. Когда здесь появится Галбира, мы и ее расспросим. Тем более что она знала его лучше нас.

— Не забудь Тсирано, — вмешался Джо, — он его тоже знал.

— Джо обожает Сирано, — ядовито заметил Сэм. — У француза такой нос, что Джо считает его своим соплеменником.

— Он да я — хорошая пара. А у тсебя не нотс, а ручка от чашки… похватстать нетчем! Можешь бротсаться на меня, как гиена во время тслучки, Тсирано втсе равно будет мне нравиться.

— Что-то ты нынче речист, как Эзоп, — холодно отозвался Сэм. — Так что ты думаешь о Пискаторе, Гвен?

— В нем есть нечто… не знаю, как сказать… Бартон называл это магнетизмом… Какая-то притягательность, лишенная сексуального оттенка. Всегда понимаешь, что нравишься ему, хотя открыто он этого не проявляет. Его тяготит глупость. До каких-то пор он терпит ее, потом избавляется от собеседника, но в самой милой манере.

— Он верующий, мусульманин… однако, не ортодокс и не фанатик. По его словам, Коран следует понимать как аллегорию, да и Библию нельзя трактовать буквально. Помню, он цитировал из обеих книг на память огромные пассажи. Мне пришлось с ним часто разговаривать, и однажды он поразил меня, сказав, что Иисус был величайшим пророком после Магомета… А ты, Сэм, утверждал, что мусульмане ненавидят Иисуса.

— Не Иисуса, а христиан, детка. Ну, впрочем, неважно. Одним словом, Пискатор выглядит в моих глазах мудрым и добрым человеком. И он… кажется, что он живет в этом мире, но сам — не от мира сего. И если подвести итог всему, что ты наговорила, он — не обычный моралист, а выдающийся духовник, наставник, — задумчиво произнес Сэм.

— Он никогда себя так не называл, но думаю, ты прав.

— Как жаль, что я не узнал его поближе!

— Но, Сэм, ты же был так занят строительством судна!

Фригейт возвратился в хижину лишь перед ужином. На вопрос Нура, где он пропадал, Питер объяснил, что весь день провел в ожидании Новака, а к вечеру секретарша отправила его домой, пообещав назавтра краткую аудиенцию. По-видимому, Фригейт был сильно захвачен возникшей у него идеей, и потеря времени нервировала его. Поделиться своими планами он отказался.

— Когда мне ответят «да», я вам все расскажу.

Фарингтон, Райдер и Погас почти не обратили на него внимания. Они по-прежнему обсуждали, как им вернуть «Раззл-Даззл», время от времени обращаясь то к Питеру, то к Нуру. Фригейт не отвечал ничего; Нур улыбался и советовал сперва подумать о моральном аспекте предприятия.

Наконец, он заявил, что все их разговоры носят отвлеченный характер. Дело в том, что новые владельцы набили шхуну товаром и еще засветло ушли вниз по Реке.

Мартин рассвирепел.

— Почему же вы не предупредили нас?

— Я опасался, что вы со своей опрометчивостью и стремительностью броситесь в драку и тогда беды не миновать — местные бы вас не пощадили.

— Мы не так глупы!

— Но слишком импульсивны. А это тоже разновидность глупости.

— Чрезвычайно благодарен, — поклонился Том. — Хотя все к лучшему! Тем скорее я готов претендовать на одно из их патрульных суденышек. На первое время нас пятерых достаточно, а потом наберем еще людей.

Но дело оказалось значительно сложней. Государственный чиновник, к которому они обратились, заявил, что за судно они обязаны отработать определенное время. Если это их не устраивает, пусть убираются вон.

Фригейта с командой не было, он умчался по своим таинственным делам. В хижину он возвратился с улыбкой на лице. Казалось, добрые вести переполняют его, излучаясь во все стороны.

— Я договорился с Новаком!

— Что значит — договорился? — хмуро спросил Фарингтон.

Фригейт сел на бамбуковый стул и закурил сигарету.

— Так вот! Сначала я спросил, не угодно ли ему построить другой дирижабль. На согласие я не надеялся, да Новак его и не дал. Он заявил, что будет построено еще несколько дирижаблей — но не для нас, а для их патрульной службы, на случай войны.

— Вы хотите, чтобы мы стянули дирижабль? — заворчал Фарингтон. Взбешенный коварством Подебрада, он, тем не менее, чувствовал некоторое облегчение; воздушное судно по-прежнему доверия ему не внушало.

— Ни в коем случае. Мы с Нуром решительно против кражи чьей-либо собственности… это у вас, двух фантазеров, чешутся руки на чужое. После того, как моя первая просьба была отвергнута, я изложил вторую. Новак заикался, мялся, но, в конце концов, обещал ее выполнить. Для этого потребуется меньше материалов и времени, чем для строительства дирижабля. Ему было явно неловко перед нами из-за мошенничества Подебрада, и он считал себя обязанным как-то нам помочь. Кроме того, его чрезвычайно заинтересовала сама идея воздушного шара: у него был сын — аэронавт.

— Воздушный шар? — выдохнул Фарингтон. — Вы все еще носитесь с этой бредовой идеей?

Зато Тома эта мысль явно заинтересовала, но его одолевали сомнения.

— А как быть с ветрами над горами? Нас же может отнести к югу.

— Верно. Но мы находимся севернее экватора, и если циркуляция воздушных потоков вверху происходит так же, как на Земле, то шар полетит на северо-восток. Труднее миновать штилевую зону. Но я попытаюсь сконструировать такой воздушный шар, который гарантирует нам достижение полярной зоны.

— Безумец, безумец! — качал головой Мартин.

— Вы отказываетесь участвовать в постройке?

— Нет, я этого не сказал. Но мне нужно вначале все обдумать. Что касается ветра, то вряд ли он будет попутным. Нет, все-таки нам лучше построить обычное судно!

Фарингтон ошибался или лукавил: на предполагаемой высоте их полета северо-восточные ветры были достаточно устойчивы.

Когда Фригейт рассказал о конструкции задуманного аэростата, на него со всех сторон посыпались вопросы и возражения.

— Конечно, я знаю, что никто и никогда не пытался построить такой воздушный шар, — отбивался Фригейт, — но это наш единственный шанс на успех!

— Да, — признал Мартин, — но Жюль Верн выдвинул эту идею еще в 1862 году. Если она так хороша, почему же никто ее не осуществил?

— Вот этого я не знаю. Если бы у меня на Земле завелись лишние деньги, я бы его непременно построил. Нам предстоит преодолеть огромные пространства, и мы можем сделать это лишь таким путем. Воздушный шар обеспечит нужную скорость — миль триста в день. По Реке нам придется совершить путешествие в миллион миль, а с помощью «Жюля Верна» и удачи мы десятикратно сократим путь.

Они долго спорили, но, в конце концов, согласились с предложенным планом. Началась работа. Больше всех нервничал Фригейт. Его волнение возрастало по мере приближения срока первого подъема. В ночных кошмарах ему постоянно мерещился разбитый аэростат и трупы его друзей, изуродованные, с переломанными костями. Но на людях он старался не проявлять слабости и работал не покладая рук.