Франсуа Дюваль дожил до радостных событий – его сын Пьер-Франсуа сменил отца на посту мэра Вибрейе, а дочь Зоэ вышла замуж за доктора Розио, – прежде чем упокоился на кладбище в Вибрейе, рядом со своим другом и партнером Мишелем Бюссон-Шалуаром.

Стеклозаводы, основанные и расширенные Матюреном Бюссоном более века тому назад, работают и процветают, хотя и без участия кого-либо из членов его семьи.

В восемьдесят первый год своего рождения, несмотря на прохладное время года и угрозу дождя, мадам Дюваль уговорила своего сына-мэра отвезти ее в Ла-Пьер; она хотела выйти из коляски к воротам и посмотреть сквозь железные прутья на шато и расположенную возле него стекловарню.

Дом был закрыт, его владельцы находились в Париже, но из печной трубы поднимался дым, и воздух был напоен знакомым горьковатым запахом древесного угля. Между стекловарней и сараями сновали рабочие с тачками, рядом стояла телега, запряженная двумя лошадьми, в ожидании погрузки, а из сарая со смехом и шутками вышли три мальчика-подмастерья, неся в руках ящик с товаром. На некотором расстоянии, отделенные от завода широкой поляной, расположились домишки рабочих; кое-где возле открытых дверей стояли женщины, с интересом разглядывая экипаж. Воспользовавшись скудными лучами осеннего солнца, они разложили на траве выстиранное белье. Прозвонил колокол, возвещая конец дневной смены, из стекловарни и сараев стали выходить рабочие и собираться в группы. Так же как и женщины, они бросали любопытные взгляды на стоявший в отдалении экипаж.

– Ну как, ты все увидела, что хотела? – спросил Пьер-Франсуа Дюваль, мэр Вибрейе. – Мы привлекаем всеобщее внимание.

– Да, – ответила его мать. – Я увидела все, что хотела.

Она снова села в коляску и еще некоторое время смотрела в открытое окно экипажа. Здесь ничего не изменилось. Это по-прежнему была община, небольшое сообщество мастеров и рабочих, безразличное и даже враждебное окружающему миру, со своими установленными правилами и обычаями, которые облегчали им жизнь. То, что они сделали своими руками, разойдется по всей Франции, попадет в Европу, а потом и в Америку. И конечно же, каждый предмет будет носить на себе отпечаток, оставленный на нем первыми мастерами, которые работали здесь многие годы тому назад, работали с любовью и гордостью, передав в наследство нынешнему поколению свои старые традиции. В последнем взгляде, который бросила мадам Дюваль на Ла-Пьер, дом своего детства, запечатлелась стекловарня и окружающие ее строения, освещенные на мгновение бледным ноябрьским солнцем, окруженные, словно защитной стеной, высокими деревьями подступившего к ним леса, который был источником силы и самой жизни для стекловарной печи, ибо это он кормил горевший в ней огонь.

В тот вечер она собрала все исписанные листки, перевязала их лентой и отдала пакет своему сыну с просьбой передать его ее племяннику Луи-Матюрену, живущему в Париже.

«Даже если он не станет читать это вслух, – сказала она себе, – или опустит те части, в которых его семья, и в особенности отец предстает в не слишком благоприятном свете, это не имеет значения. Я все равно исполнила свой долг, рассказав всю правду».

Самое главное, это чтобы бокал перешел к его сыну Джорджу, к тому, которого они называют Кики.

Мадам Дюпон подошла к окну и открыла его, прислушиваясь к шуму дождя, шелестевшего в ветвях деревьев. Даже здесь, в своем доме в Ге-де-Лоне, ей казалось, что люди, которых она так любила, это тесное сообщество из далекого прошлого, находятся здесь, рядом, возле нее. Мужчины в Шен-Бидо и в Ла-Пьере скоро отправятся на работу в ночную смену, женщины будут готовить им кофе, и хотя она сама уже не живет среди них, дух прошлого жив в ней по-прежнему.