— Нет, это не так, — рассудительно ответил Боско, как человек, который понял, в чем его обвиняют. — В первый же момент, когда я его увидел еще совсем маленьким, я почувствовал, что в нем есть что-то, наводящее ужас. Я испугался. Я боялся этого маленького мальчика. Конечно, тому, что в нем было, требовалось еще придать форму, дисциплинировать, но ни одно человеческое существо не могло сделать Кейла таким, какой он есть. Я не настолько самонадеян. Я был лишь посредником Бога в том, чтобы «подогнать», изменить его натуру ко всеобщему благу и поставить на Его службу. Вы ведь сами видели это в нем, и оно вас пугало, что и не удивительно. Проявления доброты, которые вы иногда в нем замечали, — как крылья страуса: махать ими можно, но взлететь нельзя. Оставьте его нам и спасайте своего отца, свой народ и себя. — Он помолчал немного для большего эффекта и добавил: — И самого Кейла.

Арбелла хотела было что-то возразить, но Боско поднял руку, чтобы остановить ее:

— Больше мне сказать нечего. Подумайте и сообщите свое решение. Место и время встречи с Кейлом я укажу позднее. Вы либо напишете письмо — либо нет.

Два Искупителя, стоявшие по обе стороны двери, вышли вперед и сделали гостям знак удалиться. Когда Арбелла подходила к двери, Боско сказал, словно бы с невольным сочувствием к ее бедственному положению:

— Помните, что на вас лежит ответственность за многие тысячи жизней. А я обещаю, что никогда не подниму руку на Кейла и никому не позволю это сделать. — Когда дверь закрылась, он тихо проговорил: — Ибо губы, которые источают мед для него, скоро станут горьки, как полынь, и остры, как меч обоюдоострый.

Повернувшись, он махнул Кейлу, чтобы тот вышел на свет. Стражник вынул кляп и подвел его к Боско.

— Неужели вы думаете, что она вам поверит? — сказал Кейл.

— Не вижу, почему бы ей не поверить: ведь это большей частью правда, хотя и не вся.

— А вся?..

Боско посмотрел на него, как будто хотел что-то прочесть на его лице, но с нерешительностью, какой Кейл никогда раньше у него не видел.

— Нет, — сказал он наконец. — Подождем, что она ответит.

— Чего вы боитесь?

Боско улыбнулся:

— Что ж, быть может, немного откровенности между нами будет нелишне и на этом этапе. Я боюсь, разумеется, того, что истинная любовь все победит и девушка откажется отдать тебя в мои руки.

Арбелла, вернувшаяся в свое палаццо, испытывала страшные муки. Она разрывалась между личным желанием и общественным долгом, — что бы она ни выбрала, ужасное, немыслимое предательство было неизбежно. Но все было еще хуже, чем казалось, потому что в глубине души, в самом потаенном ее уголке (и даже еще глубже: в потаенном уголке того потаенного уголка), она уже решила предать Томаса Кейла.

Попробуйте представить себе ее потерю, отупляющий шок от созерцания того, как все, что она знала в жизни, рушится на ее глазах. Затем попробуйте представить жуткую силу слов, произнесенных Боско, — слов, которые едва ли не во всем совпадали с самыми ужасными мыслями Арбеллы.

Как бы ни волновал ее Кейл, какой бы трепет ни вызывал, возбуждала ее прежде всего его странность, возбуждала и вызывала почти неприязнь. Он был таким жестоким, таким вспыльчивым, таким… роковым. Боско видел ее насквозь. Будучи тем, чем она была, как могла она не быть изысканно утонченной? И именно эту изысканность и утонченность — ошибки здесь быть не могло — боготворил Кейл. Но ему уже придали форму, вбили его в нее, закалили в адском огне, в немыслимых страхе и боли. Как же могла она оставаться с ним долго? С некоторых пор тайной частью своего сознания она уже искала подходящий момент, чтобы расстаться с любимым, — отдадим ей должное: искала безотчетно. Так что, пока Кейл ждал, что она спасет его, и одновременно мысленно искал способ спасти ее, она уже выбрала горький, но благоразумный путь делания добра для многих ценой одного.

Кто, в конце концов, поступил бы иначе? Может, кто-то и поступил бы, но — не она. И конечно же, придет время, когда даже Кейл поймет ее.

Прошло около шести часов, прежде чем Боско вошел в комнату, где был заперт Кейл, с двумя письмами в руке. Одно из них он отдал Кейлу. Кейл дважды прочел его с бесстрастным выражением лица. Тогда Боско протянул ему второе.

— Она слезно просила меня вручить тебе это письмо, когда мы возьмем тебя в плен. В нем она просит тебя поверить, как трудно ей было отдать тебя в мои руки, и постараться простить.

Кейл взял письмо и, не читая, бросил в огонь.

— Я надеялся на чудо, — сказал он. — Но теперь опомнился и сам на себя сержусь. Говорите то, что должны были сказать.

Боско сел за стол, который являлся единственным здесь предметом мебели, кроме койки и стула.

— Тридцать лет назад, когда я отправился в пустыню укреплять дух и молиться, перед тем как стать священником, мать Повешенного Искупителя, мир праху ее, трижды явилась мне. При первом явлении она сказала, что Господь тщетно ждал, когда люди раскаются за то, что убили Его сына, и теперь потерял веру в человеческую натуру. Порочность человека велика на земле, и зраком сердца Своего Он видит лишь бесконечное зло. Он раскаивается в том, что когда-то сотворил человека. При втором явлении она поведала мне, что Бог сказал: «Конец всякой плоти вижу перед собой; всякого мужчину и всякую женщину, сотворенных Мной, ты разрушишь и сотрешь с лица земли. Когда свершишь это, наступит конец мира, спасенные попадут в рай, мужчин и женщин больше не будет». Я спросил ее, как можно сделать такое, а она повелела, чтобы я постился и ждал, когда она явится в третий и последний раз. При третьем и последнем своем явлении она принесла маленького мальчика с веткой боярышника в руке, с конца ветки капал уксус. «Посмотри на это дитя, — сказала она, — когда увидишь его, приготовь его к его работе. Он — Левая Рука Бога, а иначе его зовут Ангел Смерти, и он сделает так, чтобы все эти вещи свершились».

Казалось, что в ходе рассказа Боско впал в транс, как будто он был не здесь, в комнате, в Мемфисе, а снова там, в пустыне Фатимы, тридцать лет назад, и внимал Божьей Матери. Потом словно кто-то выключил в нем потусторонний свет, — он очнулся и посмотрел на Кейла.

— Едва увидев мальчика, которого привели в Святилище десять лет назад, я узнал его. — Он улыбнулся Кейлу очень странной улыбкой, улыбкой любви и нежности. — Это был ты.

Спустя неделю процессия, покидавшая цитадель, ненадолго остановилась. Среди всадников были Лорд Воитель Искупитель Боско и рядом с ним — Кейл. Среди собравшихся посмотреть на их отъезд — Маршал Матерацци, Канцлер Випон и те из его высокопоставленных подчиненных, которые выжили в битве при холме Силбери. Их разделяло оцепление из двух рядов солдат-Искупителей, выставленное для того, чтобы свободный теперь, но невооруженный Кейл не совершил какого-нибудь безрассудства.

Боско в настоящий момент устраивало сохранить Маршала на его месте. Однако он счел неразумным провоцировать Кейла, разрешив присутствовать девушке, и лично распорядился, чтобы она, к своему большому облегчению, не появлялась на официальной церемонии, унизительной для ее отца и всех остальных жителей Мемфиса. Ей надлежало наблюдать и слушать из ближайшего окна. О том, что она должна оставаться невидимой, предупреждать ее было излишне.