– Авиньонский, разумеется?

– А вам не все равно, скажу ли я «да» или «нет»? – усмехнулся фон Аусхазен. – Ведь этого все равно не случится в обозримом будущем. Авиньон, Рим… да хоть Багдад. Нет единого Папы – нет короны, нет короны – нет Императора. У Конгрегации не хватит духу поспособствовать признанию одного из понтификов, а у вашего липового Императора – посадить на папский престол своего ставленника.

– Неужто? – тихо уточнил Керн. – А уверены ли вы сами, что ваша личная неприязнь может и должна стать поводом к международной войне? Переживете ли ее вы сами, ваше сиятельство?

– Однако, – с нехорошей усмешкой возразил герцог, – вы пытаетесь поставить меня в странное положение, майстер обер-инквизитор. Вы что же – предлагаете мне попросту закрыть глаза на то, что мою племянницу ожидает участь еретички? Просто взять – и забыть об этом? Неужели вам не понятно, что это невозможно?

– Это тяжело, – согласно кивнул Керн. – Однако, если вина госпожи фон Шёнборн будет доказана…

– А мне плевать, ясно? – вновь оборвал его фон Аусхазен, сделав еще шаг вперед. – Мне глубоко начхать на ваш суд, на улики, на ее виновность и все прочее.

– Не слишком благочестиво, – невесело усмехнулся Керн, и герцог фыркнул:

– Ну, так арестуйте меня за это, майстер обер-инквизитор. Повторяю: мне наплевать на то, что вы ей вменяете. И по уже упомянутым причинам на вашем месте я не возлагал бы столь великие надежды на вашего Императора.

– «Вашего» Императора, – тихо повторил Керн. – Слишком часто за последние минуты вы упомянули сие сочетание слов, ваша светлость.

– И что же мне за это будет, майстер обер-инквизитор? – с умилением уточнил герцог. – Верно; ничего. И, кстати сказать, – я голосовал против. Итак, мои требования вы слышали: или завтра же поутру она возвращается домой, живая и невредимая, оправданная и выслушавшая извинения, или – предъявляйте свои обвинения, и пусть будет суд. Тогда… я уже сказал, что тогда будет. Это всё!

Фон Аусхазен не стал выслушивать ответа; да Керн, похоже, отвечать и не намеревался. Когда за спиной герцога захлопнулась с грохотом тяжелая дверь, обер-инквизитор медленно прошагал к своему стулу, обессиленно опустившись на потертое сиденье, и подпер голову руками.

– Вот сукин сын, – констатировал Ланц тихо, пройдя к табурету у стены и неловко примостившись на самый краешек; Керн вздохнул:

– Он прав. Он, чтоб ему пусто стало, во всем прав. Такого противостояния Конгрегация сейчас не вынесет. Не время… Вот дерьмо! – выдохнул он зло, взъерошив седые волосы и стиснув голову ладонями. – Все наши улики окажутся детским лепетом, если он и впрямь привлечет тех, кто выше нас.

– Благодарение Богу хоть за то, – тихо заметил Ланц, – что архиепископ – тупица и трус и не вмешался лично; как фактический владетель земли Кёльна он нас попросту стер бы в порошок. Судя по всему, понадеялся на братца – у герцога и язык лучше подвешен, и наглости больше.

– И неспроста; ему есть, чем грозить. А нам – нет. Единственное, что послужило бы четким доказательством в нашем положении – это если б мы взяли фон Шёнборн с гримуаром в руках над котлом с кипящим зельем. А все прочее…

Когда дверь распахнулась снова, вновь без стука и настежь, Курт даже не сразу обернулся – привык; похоже, подобное явление в рабочую комнату майстера обер-инквизитора было свойственно сегодня всем и стало в этот день нормой.

– Что там?

Судя по усталому и почти равнодушному голосу Керна, начальствующий пребывал в похожем расположении духа и взволноваться теперь мог разве что при сообщении об осаде, подготовленной герцогскими людьми.

– Проблемы внизу, – сообщил замерший на пороге Бруно – запыхавшийся и бледный. – Сейчас наткнулся на стражника при камере горничной…

– Что ты делал у камер?

– Это не я был у камер, это он встретил меня на лестнице, – возразил подопечный, и Керн медленно поднялся, тут же обессиленно рухнув обратно.

– О, Господи… – пробормотал он обреченно, прижимая к груди сухую ладонь.

– Мы сами, сиди, – успокоил его Ланц, поднимаясь, и, кивнув Курту на дверь, стремительно вышагал в коридор.

Déja-vu…

Это уже было – и тело на полу, и вытянувшийся бледный, как смерть, страж, и Ланц напротив него…

– Как ты мог это прозевать?

Вот только сегодня Дитрих не повышал голоса; усталость овладела всеми обитателями Друденхауса без исключения: усталый Курт слушал, как усталый следователь второго ранга выговаривает усталому стражу…

– Я даже подумать не мог, – тихо отозвался тот. – Она просто сидела и теребила подол – я думал, нервы, страх, не знает, куда руки девать… Простите.

Курт медленно прошагал к распростертому на каменном полу телу; на миг показалось – это Маргарет фон Шёнборн, недвижимая, бездыханная. Он присел на корточки, осторожно убрав с лица золотистые волосы, посмотрел в потухшие глаза, вновь подумав о том, как они похожи…

– Я даже не знал, что такое можно придумать, – добавил страж потерянно, и Ланц вздохнул, отмахнувшись.

– Да, уж понимаю… Каково, абориген? – приблизясь к покойной, тихо проронил он. – Грамотных развелось – плюнуть некуда. Ты понял, что она сделала?

– Да, – почти шепотом отозвался Курт, все никак не умея прогнать мысль о том, как похожа Рената на свою хозяйку. – Вижу.

Ланц присел рядом, осторожно приподняв тонкое запястье и повернув кисть руки, рассматривая распухший синий мизинец. Рената, лишенная возможности уйти из жизни любым иным способом, на глазах у стража просто выдернула несколько ниток из не подметанной полы своего одеяния, скрутила их в тонкий жгутик и туго перевязала палец. Когда отмер мизинец, она сняла нитку, и трупный яд разошелся по всему телу. Страшно и просто…

– Старика хватит удар, – произнес Ланц, снова поднявшись и отойдя к охраннику, рядом с которым замер молчаливый Бруно, смотрящий на тело на полу непонятно. – Иди отсюда, ладно? – чуть сбавив тон, велел он стражу. – Доложи о произошедшем майстеру Керну и… Не знаю, что дальше, пусть он решает, куда тебя деть. Может, отпустит сегодня.

– Простите, – повторил тот; Ланц вяло улыбнулся:

– Ты не виноват. В самом деле, столь… редкий способ сложно было заподозрить; иди. Мы здесь сами.

– Это какой-то злой рок, – тихо проронил Курт, поднявшись с корточек, но от тела не отошел, продолжая смотреть на застывшее лицо. – Это снова случилось…

– На этот раз никто не виноват, абориген. Когда мы с ней говорили – ты помнишь? – она сидела, зажав ладони между коленями. Уверен, прятала распухший палец. На такое нужен не один час; стало быть, когда ты ее допрашивал, она уже готовилась умереть.

– Это часто происходит, Дитрих? – все так же чуть слышно спросил он, не оборачиваясь. – В академии нам не говорили, как быть с собою, когда случается вот такое… Это бывает часто? Часто мы вынуждаем людей к смертному греху?