Палмер посмотрела на меня с осуждением:

– Тофер?

– Нет, – сразу же ответила я, потом поняла, что это не вполне соответствует реальности. – Ну, немного. Но с этим покончено. – Палмер непонимающе нахмурилась, и я поняла, что мне придется очень о многом ей рассказать. – Я тебе потом расскажу.

– Сейчас-то что ему нужно? – она сложила руки на груди.

Я вглядывалась в его сообщения, не вполне понимая их смысл.

– Пока непонятно.

Я взглянула на Палмер, которая читала у меня через плечо.

– Ну что с ним не так? – она помотала головой. – Он что, не может выражаться хоть немного яснее?

– Я ему позвоню, – решила я, пролистывая телефонную книгу и поражаясь, что все происходит одновременно. Я должна была быть уже на полпути к дому Кларка, репетируя, что скажу ему, и собирая всю возможную решимость, а не расшифровывать послания Тофера. Но пока я слушала гудки, у меня возникло нехорошее предчувствие. Тофер практически никогда не говорил ничего подобного, зная, что это может выйти боком нашим родителям.

– Привет, – он поднял трубку после четвертого звонка.

– Привет, – я на мгновение убрала трубку от уха, чтобы еще раз взглянуть на сообщения. – Получила твое сообщение.

– Я так и понял, – сказал он. – Подожди минутку, – после некоторой паузы я отметила, что на другом конце стало гораздо тише, как если бы он вошел в дом, залез в машину или что-то подобное.

– Что он говорит? – прошептала Палмер, тыкая меня в руку.

– Пока ничего, – прошептала я в ответ.

– Извини, – теперь Тофера было слышно гораздо лучше. – Слушай, мне вообще не стоит этого говорить. Но вчера я слышал, как мама сказала… что-то про то, что губернатор собирается использовать твоего отца как бойцовскую грушу.

– Бойцовскую грушу? – я нахмурилась. – Не понимаю.

– Как я понял, люди говорят о нем, что он недостаточно агрессивен. Так что, когда твой отец появится на сцене, он собирается привести его в пример как воплощение всех проблем американской политики.

– Прямо в его присутствии? – я похолодела.

Сложно было даже представить, что после такого произойдет с предвыборным планом Питера. Если это случится еще до того, как объявят о его невиновности, до пресс-конференции, вся история, которую сейчас так аккуратно продумывает Питер, не сработает. Возможно, губернатор на то и рассчитывает.

– Я так думаю, – помолчав, сказал Тофер. – По крайней мере, судя по тому, что я слышал.

– Ясно, – кивнула я, размышляя, что теперь делать с этой информацией. – Я позвоню отцу. – Я взглянула на Палмер, которая одними губами произнесла: «Что?».

– Думаю, хорошая идея, – ответил он. На мгновение повисла тишина, и я вдруг вспомнила, как мы расстались: странно и неловко. Но тут поняла, что, несмотря на это, он мне все же написал.

– Спасибо, – сказала я, надеясь, что он поймет, что я говорю от чистого сердца.

– Не за что, – он помолчал. – Увидимся, Энди.

– В чем дело? – спросила Палмер, когда я повесила трубку. – С твоим отцом все в порядке?

– Не думаю, – я еще раз посмотрела на телефон. – Тофер сказал, что мероприятие, в котором он участвует сегодня, может стать для него провальным.

– Стой, так он опять баллотируется?

– Судя по всему.

Я нашла номер отца и позвонила ему. Но даже не услышала гудков – сразу включился автоответчик, и я вспомнила, что у отца был пунктик: он всегда отключал телефон, когда собирался общаться с избирателями. Он говорил, что хочет избавиться от соблазна прочитать сообщение, ответить на звонок или сделать еще что-то, что может быть расценено как невнимание к своим сторонникам.

– Телефон отключен, – я снова пролистывала контакты. – Позвоню Питеру.

Но когда я набрала его номер, то услышала, что такого номера больше не существует. Я сообразила, что, вероятно, пока мой отец не мог работать, Питер завел себе новый номер.

– Не получилось? – спросила Палмер, когда я опустила телефон и прикусила губу.

– Нет.

Я посмотрела на время. Я даже не знала, где именно в штате Нью-Йорк должно состояться это мероприятие, но наверняка где-то близко. Если оно начинается через два часа, значит, точно не в Олбани или вроде того. Я попыталась рассчитать время и поняла, что совершенно невозможно предупредить отца, вернуться в Стенвич Вудс и перехватить Кларка, пока он еще не уехал на свои чтения. Судя по всему, мне придется ехать в Нью-Йорк: я не позволю, чтобы моего отца подставили под удар. А связаться с ним как-то иначе не получится.

Я вздохнула и повернулась к Палмер:

– Готова к небольшому путешествию?

– Спрашиваешь! – ухмыльнулась она.

Через двадцать минут я смотрела на подругу с пассажирского сиденья. Она села за руль после того, как я трижды свернула не туда, когда только пыталась выехать из Стенвич Вудс.

Идея была не такой уж плохой, особенно с учетом того, что мои мысли скакали в голове с утроенной скоростью. Мы провели исследование: изучили расписание губернатора штата Нью-Йорк и обнаружили, что он сегодня выступает аж в трех разных местах. Тогда мы решили не тратить время, а войти в дом и поискать подсказки у отца в кабинете.

Я подошла к его столу в надежде найти на нем что-нибудь полезное, а Палмер тем временем оказывала мне моральную поддержку, рассматривая предметы на книжных шкафах. На столе лежал ноутбук, и, хотя я была абсолютно уверена, что потребуется пароль, все равно его открыла, надеясь, что удастся как-нибудь добраться до календаря. Но, к моему удивлению, пароля не было, и на мониторе было открыто окно браузера с фанатским сайтом Кларка. Я улыбнулась и свернула это окно. Под ним оказался документ с текстом сегодняшней речи. Я взглянула только на первое предложение и тоже свернула. Я собиралась открыть календарь, но мой взгляд застрял на обоях рабочего стола. Оно было мне знакомо больше, чем многие другие, но в таком формате я его никогда не видела.

Я опустилась в кожаное кресло и наклонилась вперед, вглядываясь и пытаясь осмыслить то, что видела. «Звезды падают на Александру» – но не картина, а фотография.

Казалось, что она сделана ранним утром: повсюду лежали длинные синие тени. Снято было без вспышки, но все равно можно разглядеть детали – например, рваные шнурки на моих желтых «конверсах». И я смотрела в сторону, точно так же, как на картине, только на отца.

Он стоял на самом краю фотографии и махал мне, а я улыбалась ему так, будто никакой другой человек в мире не мог доставить мне бо́льшую радость.